ЗОЛОТАЯ ТЫСЯЧА
Включить ингредиенты
Исключить ингредиенты
Популярные ингредиенты
Тип рецепта

Ленин и диеты

Оздоровительные процедуры и метафизические переживания в санатории «Барвиха»
Ленин и диеты фото
Фотограф
Иван Пустовалов

Мне всегда казалось, что истоки и смысл русского коммунизма в первую очередь заключаются в редкой способности советского пропагандистского искусства вписываться в пейзаж средней полосы России. В принципе, всякий рукотворный объект смотрится в сосновом бору инопланетной дурью, и только памятник Ленину практически никогда не подчиняется этому правилу. Под сенью листвы и хвои он неизменно выглядит уникальным образ­чиком экополитического симбиоза. В клиническом санатории «Барвиха» как раз есть такой Ленин — монумент сидит в непосредственной близости от главного корпуса.

Полюбовавшись им немного, я поинтересовался у охранника, где здесь регистратура. «Ресепшен», — со значением поправил он. Еще Ленин, но уже «ресепшен» — подобная печать лежит на многих деталях здешнего быта. На стоянке — соцветие «лексусов» и канонических черных «волг», в зимнем саду огромная клетка с попугаями соседствует с иконой Казанской Божьей Матери, а соседка за столом обладает не только прической-халой, выдающей женщин определенного исторического склада, но и парой айфонов, выдающих уже совершенно непонятно что. В холле под надписью об услугах Wi-Fi продают газету «Советская Россия». На входе в обеденный зал стоит столик со случайно воспетым А.Башлачевым овсяным киселем — увещевателем гастрита. В огромной книге отзывов и предложений немедленно натыкаешься на размашистую похвалу Зюганова от 2007 года.

В кои-то веки я и сам не прочь подписаться под зюгановскими словами. Когда еда сопряжена с болезнью, требуется особое искусство, чтобы снабдить императив хоть каким-то соблазном: в конце концов, если речь идет не о ликвидации лишних килограммов, но об обретении дополнительных лет жизни, вкус пищи уступает дорогу смыслу, я бы даже сказал — морали.

Ресторан здесь принято посещать шесть раз на дню — частое и дробное питание превыше всего. Каждый разносол снабжен тестом на наличие белков, жиров, углеводов и калорий. Гастрономический алгоритм следующий: врач назначает диету, в рамках которой уже сам выбираешь меню на следующий день. Выбор здесь на самом деле достаточно широк, вот только я не в состоянии найти в русском языке достаточное количество синонимов слов «отварной» и «на пару», оттого в моем пересказе все будет выглядеть достаточно однообразным. Буше морковное с яблоками, творожные запеканки, овсянка. Вареное мясо, паровые котлеты, пареная цветная капуста, рис, гречка, фасоль, трогательные три картофелины в мундире. Если хлеб — то в лечебных целях непременно вчерашний. Раз уж винегрет — то без соленого огурца. Белковый омлет (при антихолестериновой диете желтков позволено не больше двух в неделю), суфле из мяса, припущенный судак. Спасительный напиток из шиповника, где витамина C больше, чем в клюкве. Раз в неделю случается так называемый «калиевый день» — штука в том, что калий выводит воду, а лишняя жидкость не дает распадаться жиру, отчего повышается давление etc. Кухня в санатории русская — как всю жизнь была, так и осталась. Лет десять назад была попытка ее европеизировать, но не прижилось.

«Барвиха» специализируется на восстановительных процедурах. Сюда, например, нередко приез­жают после лечения в западных клиниках — приходить в себя. Зеленые ковры под ногами будто бы шепчут ту самую, никому еще не надоевшую мантру: «Жизнь продолжается». Да, здесь физически чувствуешь течение жизни, особенно когда величественные старцы неслышно бредут по бордовым коврам. На третий день ты и сам начинаешь ступать мягко и медленно, экономя силы. Есть организации, где чужая старость пугает. Однако тут она кажется непосредственным и абсолютно понятным продолжением тебя самого. Мне в «Барвихе» прописали так называемую «щадящую диету». Так вот, слово «щадящий» — это и есть ключ ко всему происходящему. Суперсовременные клиники с их сияющей техникой, стерильными белоснежными пространствами и студийным освещением, с одной стороны, внушают уверенность в футуристическом качестве обслуживания, но с другой — в подобных местах начинаешь чувствовать конечность собственного тела острее. Вообще, чем надежнее медицинское оборудование, тем скорее понимаешь, что оно тебя явно переживет. В «Барвихе» тоже все в порядке с современной техникой, но она вписана в старые уютные интерьеры, которые удивительно гармонируют с любым недомоганием. Так, например, кровь берут в небольшой полутемной комнате, похожей на сторожку лесничего. Опасаясь головокружения, я прилег на маленькую кушетку, игла вошла в вену мягко, как свеча в торт, и это, бесспорно, было самое мое замечательное кровопускание. Удивительный массаж спины мне делали в комнатке напротив, где стены в коврах и работает старенький теле­визор. В конце концов, в подобных стенах у тебя возникает надежда: коль скоро продолжается эта старинная жизнь былой империи, глядишь, продолжится и твоя. Отдохнешь и ты. Какие наши годы.

1/10

В «Барвихе» есть бесшлаковая, малобелковая, высокобелковая, дробная, гипоаллергенная, протертая, бессолевая и другие диеты. В среднем ежедневное меню содержит около 50–60 наименований блюд. В санатории установлен режим шестиразового питания как наиболее рациональный для контингента. Семидневное меню разрабатывается по двум сезонам: зима и лето. Паровые котлеты и обезжиренный творог подают в месте, вполне пригодном для званых балов. <br/><br/>

Советское прошлое тут не давит, но напоминает о себе нитевидными штрихами. Сейф в палате по старинке запирался на ключ. В меню попадается поистине развратное для здешних мест предложение: заказать севрюгу и говяжью вырезку на вертеле. «Вертел» — забытое слово, хотя звучит оно увереннее, чем «гриль» или «шпажки».

Каждый вечер, выпив полагающийся после обеда лактобактерин (местный специалитет), я в одиночестве бродил по берегу озера, скидывая уткам диетический хлеб. На берегу висит плакат «Запрещается купаться в озере в нетрезвом виде» — сперва я удивлялся некоторой чрезмерности подобной объявы, однако вскоре, подобно уже Николсону в «Сиянии», обнаружил в самом сердце тишайшего санатория дверь с надписью «Кафе­терий», за которой скрывался бар с совершенно нью-йоркским ассортиментом алкоголя.

Болезнь — это новый способ познания мира. Здоровье в некотором смысле никуда не ведет. Когда ты здоров, то максимум задаешься вопросом, что первично: курица или яйцо. Либо повторяешь банальности типа «не расколотив яйца, нельзя сделать яичницу». Самое же интересное начинается в тот момент, когда ты смотришь на яичницу и начинаешь мысленно отделять желток от белка. Эту рассудочную операцию может произвести только больной человек. И это своеобразная компенсация за недуг.

Мир становится дискретным, он распадается на полиненасыщенные кислоты, легкоусвояемые углеводы и еще бог весть что. Но благодаря подобному распаду этот мир становится легче по­нимать и принимать. Что такое, например, советская эпоха? Не более чем переизбыток каких-то экстрактивных веществ.

И это, в общем, элементарно лечится. Если соблюсти баланс, то все в жизни может быть полезно — да и по-своему хорошо собой. Примерно как серый Ленин в зеленом лесу.

08.11.2015