Тартар из лосося с огурцами и икрой

В Швеции «индекс Биг Мака» настолько высок, что на сравнимые деньги можно поужинать и в ресторане Матиуса Дальгрена, и в «Макдоналдсе». Финансовая пропасть между файн-дайнингом и фастфудом не так велика, как, скажем, в Москве или в Польше. Такая вот гастрономическая гримаса социализма и уравниловки, и, возможно, одна из причин того, почему шведская ресторанная культура в частности и скандинавская вообще так высоко котируется в современном мире. Людям просто не оставляют выбора.  Шведская кухня, как и шведский дизайн, — минималистична и выразительна одновременно. В смысле кулинарной образности шведы почти как японцы. Способны написать поэму хоть о сизом мхе, хоть о ломтике копченой рыбы.  Эскимосы способны видеть несколько дюжин оттенков снега, швед способен усмотреть тончайшие нюансы в галереях банок почти одинакового гравлакса.  Однажды в гетеборгском ресторане, расположенном в старом корабельном эллинге, нам с женой принесли на пробу селедку. Банки сменяли одна другую, и через три перемены я уже перестал различать все те легкие нюансы кислоты, остроты и горечи, за которые этот ресторан получил две свои мишленовские звезды, и если бы не четыре рюмки аквавита, наверное, просто сошел бы с ума в мире столь тонкой компаративистики.  Шведские рецепты обычно очень просты — пять-семь ингредиентов, один главный тон. Есть, конечно, максималисты и в мире ограничений. Так, например, большая часть кулинарных сюжетов новой полярной гастрономической звезды Магнуса Нильссона, как хокку, укладываются в три строчки. Возьмите молоко, кусочек сычуга и листик лаванды. Нильссон считает, что добавить тут уже нечего. И действительно, зачем множить сущности в и так сильно запутанном мире?  С точки зрения знаков скандинавская стряпня напоминает русскую. Там также любят кислое, пресное и соленое, и что совсем интимно сближает — боготворят укроп. Кроме нас и скандинавов, в мире никто к нему серьезно не относится. Гастрономические нации Средиземноморья считают укроп грубой плебейской травой, предпочитая его деликатного родственника — фенхель, с его вальяжными тонами аниса. А вот у шведов есть блюда, целиком состоящие из укропа, — это вареные раки. Раков там уже не чувствуется, так много они кладут в кастрюлю укропного сена. И никакой укроп не мешает шведам быть на гребне кулинарной волны уже больше 10 лет.  Доходит даже до раболепия. Пару лет назад я был в Венеции на кулинарном чемпионате Европы среди молодых поваров. И там, разумеется, был делегат из Швеции. И он готовил минималистские натюрморты из маринованной цветной капусты и миниатюрного ломтика скумбрии. И был, например, израильтянин, создавший богатое и тонкое полотно из чувственных средиземноморских ароматов, целую историю, почти роман на тарелке. Но жюри указало на шведа. Возможно, потому что в том, что он делал, не было романтического порыва, не было страсти, еда представала такой, какая она есть, как будто очищенной от социальных, культурных, идеологических, эмоциональных и других покровов.  В этом, конечно, тоже есть что-то эпическое, в этой пронзительной гастрономической феноменологии. Какая-то даже обреченность, как в скандинавских сагах, какая-то окончательная правда: увидеть вещи такими, какие они есть, — то есть совершенно конечными, лишенными глагола.  Лишенными, но не окончательно. Шведы, как и японцы, едят сырую рыбу. На стокгольмском рынке в Эстермальме есть небольшой уголок, где два здоровых молодца в синей униформе превращают свежего лосося в тартар. Режут на небольшие кусочки филе, немного крошечных кубиков огурца, щепотка рубленого зеленого лука и соли, растительное масло, лимонная цедра и гомеопатическая доза красной икры, мельчайше нарубленный красный лук, укроп и белый перец. По шведским кулинарным меркам — высказывание объемом с «Войну и мир». Я время от времени готовлю эту историю с вариациями, все время, разумеется, отклоняясь от минималистской стратегии.