Все наше навсегда
- Роман Лошманов
Над зелеными виноградниками, стоящими почти у самого Каламитского залива, носятся десятки тысяч кричащих черных птиц. Их широкие длинные ленты внезапно меняют направления, как будто их изгибает ветер. Но они сами как ветер: воздух под их крыльями как будто рвется, такое впечатление. Вдруг все птицы моментально садятся на виноград, скрываются, и становится тихо, как будто ничего не было. Потом внезапно поднимаются снова — все до единой — и беспокойно носятся, носятся.
«Может, пути миграции у них поменялись, может, что. Проблема со скворцами началась у нас лет пять назад. Не особенно стремятся улетать отсюда на зиму, — рассказывает, даже не глядя в их сторону — надоели, — Анатолий Дмитриевич Ящук, главный агроном хозяйства «Черноморец». — Мне жаловались частники, у которых по три-четыре гектара виноградников, — все съели. У нас вот почему-то скворцы сильно облюбовали саперави. Наверное, очень полезен. Первую клетку (клетка — это участок сто на сто метров) уже съели. Только гребни одни торчат, как после комбайновой уборки, — ни одной ягоды. Но у нас 870 гектаров, если даже десять съедят, большого ущерба не будет. Есть еще проблема: в этом году были сильные заморозки, и винограда меньше, чем в прошлом».
«Черноморец» находится в селе Угловом, бывшем Аджи-Булате, куда после выселения крымских татар переселили жителей Орловской и Брянской областей, оставшихся в войну без крыши над головой. Чуть позже, в начале пятидесятых, была вторая волна переселенцев — из Сумской области Украины. Колхоз «Черноморец» был основан раньше, в 1930-м. Начинали с одного трактора, одной полуторки и конного фаэтона для выездов председателя в поле. Доросли до большой агрофирмы, у которой к восьмидесятым годам, когда в крымских городах на перекрестках стояли бочки с разливным сухим вином по 20 копеек за стакан, было 1500 виноградных гектаров. «Площади наших виноградников сильно сократились, но мы их восстанавливаем, и думаю, что можем спокойно иметь 1600 гектаров, — говорит Анатолий Дмитриевич. — Половина наших виноградников — молодые, посадки 2000-х годов». В «Черноморце» выращивают виноград семи технических (то есть тех, что предназначены для вина, а не для еды) сортов: мерло, саперави, каберне-совиньон, пино-нуар, шардоне, ркацители, кокур. Все собирают вручную: «До комбайнов не доросли еще. Можете принять участие: берите секатор, ведро — и вперед».
***
Вино делают в непосредственной близости от виноградников — на новейшем заводе компании «Инкерман», которой принадлежит «Черноморец». Завод укомплектован по последнему слову автоматизированной винодельческой техники: гребнеотделители, дробилки, насосы, пневматический мембранный пресс (камера расширяется изнутри как надуваемый мяч и прижимает виноград к стенке, не давя косточки), очень серьезная лаборатория, емкости для алкогольного и молочнокислого брожения с контролируемым температурным режимом, аппараты для электродиализа и кросс-фильтрации, линия розлива на 8000 бутылок в час.
Практически все оборудование — из Италии и Франции. Дрожжи используются тоже оттуда: «Импортные в первую очередь потому, что местные, института «Магарач», поставляются неудобными препаратами, в живом виде; их нужно вырастить в большом объеме и потом использовать, — объясняет бренд-амбассадор «Инкермана» Евгений Сеган. — Итальянцы и французы дают нормальные пакеты, из которых сухие дрожжи просто берешь и высыпаешь. Бактерии для молочнокислого брожения, которое смягчает вкус красного вина, тоже французские и итальянские».
Новый завод, который начал работать в 2012 году, разливает преимущественно молодые вина. По сути, это только первая очередь, которая может перерабатывать 12 тысяч тонн винограда в сезон — это порядка 12 миллионов бутылок. Когда он выйдет на полную мощность, количество увеличится до 20 миллионов. Реконструкция была затеяна еще при Украине и, естественно, была рассчитана на украинское будущее. Теперь же у «Инкермана» трудности существеннее скворцов и заморозков: другое государство означает другие рынки сбыта, другие законы, другое многое что. Перспективы тоже другие.
***
«Инкерман», один из крупнейших производителей вина в Крыму, — компания не украинская и не российская: международная. На 40 процентов она принадлежит финскому фонду Hartwall Capital, на 20 — американскому Horizon Capital (он из-за санкций передал свои права финскому) и еще на 40 — компании «Логос» днепропетровского бизнесмена Валерия Шамотия.
О том, что случилось с «Инкерманом» после присоединения Крыма к России и введения вслед за этим западных санкций, рассказывает мне гендиректор Алексей Липко — в бывших инкерманских каменоломнях. Здесь добывали камень для восстановления разрушенного войной Севастополя, а в 1961 году устроили завод марочных вин. «Санкции очень сильно повлияли на наших акционеров, которые вложили в «Инкерман» около 100 миллионов долларов, — говорит Алексей Геннадьевич. — И ориентировались на выход на IPO, чтобы таким образом получить прибыль. Сейчас они не могут ни получить дивиденды, ни инвестировать. С другой стороны, это позволяет за счет прибыли проводить техническое перевооружение и тем самым повышать качество продукции».
Изменился сбыт: «Раньше основным рынком была Украина, сейчас крымское вино на Украину не поставляется, но у нас там есть собственное производство под той же торговой маркой (около 10 миллионов бутылок в год). Примерно треть вина из самого Инкермана продается на территории Крыма и Севастополя, чуть больше двух третей — на остальной территории России; еще есть поставки в Белоруссию и Китай. На производстве санкции не отразились. Более того, правительство очень активно поддерживает виноградарство за счет очень большого объема компенсаций: надо быть идиотом, чтобы не сажать сейчас виноград. Государство возмещает около 80 процентов расходов. Более того, нам не надо ходить за чиновниками и просить денег, потому что они сами приходят и говорят: «Возьмите, только не подведите нас». Зато мы и налогов много платим».
Новые виноградники нужны, чтобы делать вино только из своего винограда: «Нам не хватает собственных виноматериалов. Многие крымские производители поддаются искушению и увеличивают объемы производства за счет некрымских виноматериалов, но называют разлитое в бутылки крымским вином. Мы в этом направлении развиваться не хотим». Впрочем, признается: «Мы завозим виноматериалы, в небольших объемах: около 15 процентов — закупаем на Украине, в Одесской области, и в Испании. Купажируем их с нашими. Мы также закупаем виноград не только в наших хозяйствах (кроме «Черноморца» это агропредприятие «Качинский+»), но и в других хозяйствах Крыма». Расчет на выход на IPO не изменился — только бессрочно отложен. А в планах — 50 миллионов бутылок вина в год (это в два с половиной раза больше, чем сейчас) и 5 процентов российского винного рынка.
***
Присоединение Крыма к России в стране не только добавило стране виноградников (их стало в полтора раза больше, сейчас это около 93 тысяч гектаров). Оно совпало по времени с явлением, которое можно назвать новым русским — и новым украинским, если говорить о Крыме до 2014-го, — виноделием.
С начала 2000-х, после разгрома, учиненного виноградникам антиалкогольными восьмидесятыми и эпохой накопления постсоветского капитала, и в России и на Украине стали появляться виноделы, которые решили делать качественные вина. Не хуже, чем во Франции, Италии или Новом Свете. Вина, которые было бы интересно пить потому, что они хороши сами по себе, а не потому, что вкусовые рецепторы следует воспитывать в патриотическом духе.
В энологические эксперименты стали вкладываться крупнейшие винопроизводители: «Фанагория», «Абрау-Дюрсо», «Кубань-Вино». Тот же «Инкерман» кроме массового недорогого вина (которое приносит компании 80 процентов выручки, но которое, честно говоря, нельзя назвать особенно вкусным) стал делать премиальные выдержанные купажи. Появилось несколько новых виноделен, построенных по европейским образцам, — вроде Château le Grand Vostock или нескольких шато, устроенных в Крыму богатыми россиянами. Но самое интересное — благодаря энтузиастам стало развиваться микровиноделие.
Его еще называют гаражным. Термин появился после того, как винодел Жан-Люк Тюневен, владелец небольшого виноградника, сделал в своем сент-эмильонском гараже вино не хуже, чем то, что делают именитые шато. О российских гаражниках — «Семигорье», «Собер-Баш», «Черноморские гаражные вина» и других — мы в свое время писали в журнале «Афиша–Еда». Как и о том, что в законодательном поле оно существовало на птичьих правах: такие виноделы не могли продавать свое вино в магазинах и ресторанах, потому что не имели лицензии, и попробовать его можно было только на самих винодельнях во время экскурсий.
Присоединение Крыма дало неожиданный побочный эффект — после него у российских виноделов появились надежды на быстрое улучшение винного законодательства. То, что долго и усердно лоббировали, стало возможным: новому российскому региону, в экономике которого играет важную роль выращивание винограда и производство вина, надо было показать правительственную заботу.
Самым известным гаражистом Крыма можно назвать бывшего сомелье Павла Швеца, который основал в 2008 году недалеко от Севастополя винодельню UPPA Winery. Павел — биодинамист, то есть приверженец крайней формы органического земледелия. Никаких минеральных удобрений, вместо ядохимикатов — обработка винограда эфирными маслами; закапывание коровьего рога с навозом с последующим разведением вещества в воде и внесением в почву; другие колдовские мероприятия.
Тому, как повлияло присоединение Крыма на российское виноделие, он, когда я ему позвонил, посвятил страстный монолог.
***
«На Украине есть закон о вине, достаточно жесткий, хотя процесс либерализации шел постоянно. Были свои сложности и трудности, но для предприятий, которые создавались и работали в украинский период Крыма, все было понятно и ясно. А когда это нужно разрушить и все построить заново, совершенно другое, — это сложно и неудобно. Надо было привести предприятия к российским нормам — перестроиться на совершенно другую систему контроля, получения акцизных марок, отчетности.
Российская система намного сложнее украинской. В РФ всегда очень много производилось водки, особенно в 1990-е годы, когда заводы по большей части стали принадлежать криминальным структурам. Для того чтобы не было фальсификата и деньги не шли мимо кассы, создали структуру под названием Росалкогольрегулирование (РАР). Порядок в отрасли навели с помощью ЕГАИС, системы контроля над производством оборота алкоголесодержащей продукции, где шаг влево, шаг вправо — расстрел. Была придумана очень крутая система получения лицензии и контроля над лицензионными требованиями, когда лицензию можно было потерять просто на раз. И самое главное — печать и учет акцизных марок. Смухлевать очень сложно, на каждом трубопроводе стоят счетчики, мимо которых невозможно пролить жидкость, то есть каждая бутылка на учете, и все напрямую 24 часа в сутки соединено с главным сервером в Москве.
Но получилось так, что винодельческая продукция оказалась там же — в спиртосодержащей. Виноделы России долгое время плакались и говорили: почему в разных странах вино вообще является неподакцизным сельхозпродуктом, а у нас так все сложно и к производству вина относятся как к производству водяры? На что РАР приводил одни и те же доводы: 80–90 процентов вина в Российской Федерации делается не из винограда, а из виноматериала, который купили за границей, так почему мы должны создавать для вас преференции? Когда кто-то делает водку, он смешивает воду со спиртом, фильтрует и только потом разливает. А когда кто-то везет виновоз из Южной Африки или другой страны с перепроизводством, то просто разливает виноматериал по бутылкам и все. Я утрирую, но в принципе разницы между производством водки и производством большей части вина, которое выпускается в России, с точки зрения трудозатрат нет.
Причин, побудивших изменить законодательство, три. Во-первых, вступление России в ВТО и необходимость гармонизации законодательства согласно ее правилам. В мире существует четкая классификация винодельческой продукции, принятая во всех странах, и в России — на бумаге — она тоже появилась. Во-вторых — усилия виноделов Краснодарского края. В-третьих, присоединение Крыма: в Крыму порядка 40 тысяч гектаров виноградников и очень много винодельческих предприятий, которые платят большое количество налогов. В итоге закон о вине пока так и не появился, но были сделаны изменения в 171-м законе, регулирующем продажу всего спиртосодержащего.
Они получились какими-то недоделанными: вроде бы есть, но сложно сделать так, чтобы они заработали. РАР трактует их по-своему, мы, виноделы, — по-другому. Разъясню суть разногласий. Во всем мире существует классификация вина (она на бумаге появилась и у нас). Есть столовые вина — низший уровень качества. Во всем мире на столовом вине запрещено писать какие бы ни было торговые марки, слова или словосочетания, которые могут дать потребителю возможность предположить, что сырье происходит из какого-то географического региона. То есть оно может называться только «Шепот монарха», «Мечта грешницы» или там «Любовь и коварство» — но никак не «Крымская ночь» или «Севастопольский вальс». Мало того, во всем мире у столового вина в адресе производства принято писать абстрактный географический объект: индекс, улица, номер дома. То есть название населенного пункта скрыто в почтовом индексе, чтобы ни в коем случаем потребитель не идентифицировал это вино, как созданное в какой-то географической зоне.
Вторая категория — это вино, которое делается внутри региона из винограда, выращенного в этом регионе. Никаких других требований к винограду и производству вина нет: главное — выполнить ГОСТы и сделать вино безопасным, чтобы человек выпил и не умер. Это продукция среднего уровня качества, но защищенного географического указания. Тогда можно писать на бутылке название региона.
Третья, высшая категория — это вино, которое сделано внутри региона, из винограда, выращенного в регионе, но к которому применяются дополнительные агротехнические требования: определенные сорта винограда, способы его посадки и ухода за лозой, время сбора винограда, сахариды, кислотность сусла. Плюс некоторые технологические аспекты: выдержка, розлив, различные требования к процессу виноделия.
Так вот. Во всем мире эти дополнительные требования создаются самими виноградарями и виноделами определенного региона. То есть бордосцы, чтобы иметь право написать на бутылке слово «Бордо», должны выполнить ряд требований ассоциации виноделов. И сами эти производители заинтересованы в том, чтобы друг за дружкой присматривать и вместе, сообща продвигать это наименование. В результате вино не может упасть ниже определенного уровня качества.
Допустим, мы, виноделы региона Севастополь, договорились, что наименование «Севастополь» — это высшая категория качества. И пишем это слово только на той продукции, которая, по нашему мнению, отвечает самому высшему стандарту, нами и придуманному. Мы сами контролируем количество произведенного вина, технологию и агротехнику и сами определяем тот уровень, ниже которого нельзя опуститься. Таким образом, в течение некоторого количества лет потребителю перестанет быть важно, кто конкретный производитель вина: Паша, Коля, Маша или Петя — потому что самым главным станет само наименование Севастополь. Если на этикетке будет написано это слово, значит, в бутылке заведомо не будет вина среднего или низкого качества.
А государство хочет, чтобы наименованием по происхождению распоряжался Роспатент. Но тогда зачем мне как виноделу выполнять стандарты качества, создавать для себя дополнительные сложности, ради чего? Допустим, три винодела будут отвечать этим требованиям, и государство даст нам право писать наименование у себя на этикетке. Но мы же знаем, что у нас в стране существует коррупция и некоторые вопросы решаются не так, как хотелось бы, чтобы они решались. Представьте себе: мы 10 лет вкладывали в этот бренд свои силы, энергию, время и деньги, создавая ему славу. А потом приходит посторонний человек со свидетельством из Роспатента и разрешением разлить еще миллион бутылок этого наименования. Каким образом он эту бумажку получил, я знать не могу, потому что не я это контролирую. И поэтому я лично пальцем не пошевелю, чтобы развивать этот бренд, потому что не могу быть уверен, что под этим наименованием никто не может разлить какой-то левак.
Когда я делаю качественное вино из винограда, выращенного в Севастополе, в одном из самых лучших терруаров России, у него достаточно высокая себестоимость и соответствующая цена. И вот я сделал это вино, человек его купил в магазине, и оно ему понравилось. Приходит он в магазин в следующий раз и видит более дешевое вино, на котором написано «Вкус Крыма» или что-то похожее. То есть якобы крымское, но на самом деле сделанное из дешевейшего заграничного виноматериала. Он покупает эту бутылку — и разочаровывается. А покупка-то произошла! То есть то, чем занимаюсь я, идет в плюс тем крупным предприятиям, которые мухлюют и используют наименование, не имея на то права. Или обратная ситуация: человек приходит в магазин, покупает бутылку какого-то простенького псевдокрымского вина очень низкого качества. Выпивает — и оно ему не понравилось. Потом он видит мою бутылку вина и думает: нет, такое я не буду покупать, оно же крымское.
Людей, которые делают вино из винограда, заинтересованных в честном регулировании, в России не больше 5 процентов. А всех остальных ситуация, которая сложилась, вполне устраивает: они привыкли лить вино из чужого виноматериала и писать на нем российские наименования. Вся эта неразбериха им на руку: это же сотни миллионов бутылок, миллиарды рублей».
***
Говоря о «вкусе Крыма», который не имеет к Крыму отношения, Павел, возможно, имеет в виду и «Инкерман»: компания украшает слоганом «Taste of Crimea» и то вино, в котором использован не только крымский, но и привозной виноматериал. Но в Инкермане делают и более дорогое вино, сделанное только из винограда, выращенного на полуострове.
В магазинах гораздо чаще встречаются совсем печальные случаи. Допустим, слово «крымский» писалось, например, на бутылках вина из Крымского района Краснодарского края еще и тогда, когда Крым был в составе Украины. Что на это скажешь? Наверное, ничего: тут кубанским виноделам просто повезло. Но бывает, что вино разлито в Бахчисарае, на этикетке слово «Крым» написано особым заметным шрифтом — точно так же, как выделяют за рубежом слова Bordeaux или Chianti, — зато из контрэтикетки становится ясно, что содержимое бутылки — не вино. А смесь из виноматериала неизвестного происхождения и виноградного сусла, чья биография еще более туманна. И в состав входит не только диоксид серы (он предохраняет вино от скисания), но и сорбат калия, консервант, предназначенный не для вина, а для фруктовых, например, соков.
Вообще, обычный покупатель может узнать много полезного из этикеток и контрэтикеток вина, если использует минимальные аналитические способности. «Исповедь грешницы», «Шепот монарха» — каким может быть вкус у такого вина? Бессвязным, как монолог подвыпившей кокотки? Предсмертным, как последняя царская воля? Или, например, «Арбатское»: видел ли кто-нибудь когда-нибудь на Арбате виноградник? Что кроме удивительно низкой цены может сподвигнуть на покупку бутылки с надписью «Когор» (именно так)?
Никогда не ждите от напечатанных сведений большего, чем они содержат. Надпись «Произведено в России» означает это и только это: вино попало в бутылку на территории Российской Федерации, больше ничего.
Если на этикетке не написано, что вино произведено из российского винограда, значит, оно из него не произведено. Пусть даже название у вина самое что ни на есть русское и вызывающее непосредственные ассоциации с Крымом, Таманью и другими винными местами России.
Если на этикетке не написано, что вино сделано исключительно из российского винограда, это означает, что оно сделано не из российского винограда — или не только из российского. Пропорции отечественного виноматериала и виноматериала, доставленного в страну цистернами неизвестно откуда, — на усмотрение производителя.
Если на этикетке не написано, что виноград для вина использован только кубанский, только донской или только крымский, — это опять-таки значит, что внутри может быть все что угодно.
Это не только российские хитрости — так поступают везде. Даже во Франции разливают по бутылкам виноматериал «из различных стран ЕС», но пишут на этикетке «сделано во Франции». В происхождении винограда можно быть уверенным (более или менее), только если этикетка о нем сообщает определенно.
***
Ежегодно в Абрау-Дюрсо проходит Всероссийский саммит виноделов. Его устраивают Союз виноградарей и виноделов России (СВВР) и винный дом «Абрау-Дюрсо». В 2015-м саммит прошел в пятый раз, участвовали в нем более 70 российских винопроизводителей. Среди них — и гигантские предприятия, которые пользуются в том числе привозным виноматериалом, и микровинодельни, пропагандирующие производство исключительно из собственного винограда. Конкуренты «Абрау-Дюрсо» — вроде «Нового света» — там были тоже.
Объединение таких компаний легко объяснить. В России легализованы только два наркотика — табак и алкоголь. В каком виде алкоголь попадает в человеческие организмы и за какие деньги — поле для раздела рынка. Производители водки козыряют традиционностью напитка и его кристальной прозрачностью (но главное — быстрым и сильным эффектом). Пивные компании — небольшой ценой, питкостью больших доз и приятном вкусом. Те, кто делает разного рода дистилляты, упирают на высокую эффективность в сочетании с характерными вкусами, которые становятся сложнее и лучше от выдержки. (Есть еще бары, в которых различные напитки, перед тем как попасть в людей, смешиваются в обладающие новым вкусом коктейли; это тоже отдельная алкогольная история.)
Вино обладает приятным вкусом, его легко пить, в нем не самое высокое содержание алкоголя. Высококачественные образцы люди пьют не столько ради опьянения, сколько для гармоничного сопровождения хорошей еды и наслаждения самим вкусом напитка. Виноделам-конкурентам важно, чтобы люди пили вино, а не другое спиртное, — и они объединяются, чтобы расширить рынок для всех.
О том, как это происходит, а также о состоянии отечественного виноделия, можно было составить представление из доклада, который сделал на саммите президент Союза виноградарей и виноделов Леонид Попович. Его рассуждения показались мне довольно трезвыми.
Максимальное количество виноградников на территории сегодняшней России было на рубеже 1960–1970-х — 350 тысяч гектаров. Из них 150 тысяч приходилось на Крым и 200 тысяч — на РСФСР. (В 2015 году в Российской Федерации было 93 тысячи гектаров.) Для того чтобы посадить 1 гектар винограда, нужен примерно 1 миллион рублей. Если тратить каждый год 10–15 миллиардов рублей, каждый год будет высаживаться 10–15 тысяч новых гектаров. Ежегодно (от чего не деться) выкорчевывается 2–3 тысячи старых виноградников. «В итоге, — сделал вывод Леонид Львович, — если мы очень сильно напряжемся, а, кроме того, к 2021–2022 годам куда-то денется кризис и денег станет больше, — я предполагаю, что к 2025 году у нас может быть 190 тысяч гектаров».
Для того чтобы достичь этой цифры, нужны деньги — которые могло бы предоставить государство в качестве субсидированных кредитов. Но есть проблема, на связанная с деньгами напрямую: саженцы не могут свалиться с неба. «Чтобы достичь объема, о котором я говорю, нужно в год как минимум 30 миллионов саженцев. Россия — с учетом всех участников рынка — может создавать потенциально 4,5–5 миллионов. Поэтому нужно создать какое-то частно-государственное предприятие, которое могло бы выращивать больше саженцев, чтобы мы не переплачивали европейцам».
Об импортозамещении Попович тоже высказался с помощью цифр: «Россия выпивает за год 1 млрд литров тихого и игристого вина. Еще примерно 400 миллионов литров вина мы выпиваем в виде коньяка — коньяк же делают из вина. В 2015 году 75 процентов винодельческой продукции, выпиваемой в России, было сделано из винограда других стран. Мы начнем превышать импорт к 2025 году: тогда вина из российского винограда будут занимать 57 процентов рынка. И лишь к 2030 году мы выйдем на 70-процентное импортозамещение — когда вступит в плодоношение в том числе то, что будет высажено к 2025 году». То есть когда все 190 тысяч гектаров будут давать виноград, из которого можно делать вино.
Поправки в 171-й алкогольный закон упростили систему лицензирования и регулирования. Узаконили микровинодельни, то есть фермерские хозяйства, — чтобы они могли продавать свое вино официально, если получат лицензию (но важно снизить ее стоимость с 800 тысяч рублей до 65 тысяч). Также было разрешено производство вин географического указания (то есть тех, которые сделаны только из винограда, выращенного в определенной местности). Но все эти улучшения не могут заработать в полную силу без специальных подзаконных актов и других законов. Нужны изменения и в налоговом кодексе — чтобы, к примеру, те, кто делает вино из собственного винограда, платили бы акцизы в два раза меньшие, чем те, кто просто разливает привозной виноматериал. А в перспективе требуется специальный закон о развитии виноградарства и виноделия, который стимулировал бы закладку виноградников и производство качественного российского вина.
***
Кроме официальной части на саммите есть неофициальная — дегустация лучших вин России. От интересных десертных вин из Волгоградской области и Кабардино-Балкарии до отличных сухих — донских, кубанских, крымских. Многое из этого не всегда можно найти даже в винотеках и ресторанах, не говоря уже о супермаркетах. Внимательно пробуя, я также спрашивал разных виноделов, как повлияло присоединение Крыма на российское — и на крымское, в частности — виноделие. Вот некоторые из ответов.
Валерий Захарьин, винодельня «Дом Захарьиных», Крым: «Положительно повлияло присоединение. Наше вино стоит в Крыму в рознице 2–2,5 тысячи рублей. Мы занимаемся также автохтонными крымскими сортами — вино из них, когда поступит в продажу, будет еще дороже: 3,5 тысячи. Для отечественного вина это дорого, и два с половиной года назад, когда была Украина, никто бы его не покупал. Российский потребитель гораздо более продвинут, чем украинский. Россия вообще сильнее продвинулась за это время (после распада СССР. — Прим. ред.) по сравнению с Украиной. Даже не в деньгах — ментально. На нас чуть-чуть наехали (с санкциями. — Прим. ред.), а мы сказали: да мы будем свое пить! Люди с деньгами просят в ресторанах: поставьте мне русское вино на стол! Потом и остальные скажут: мы тоже будем пить русское вино. Это же тренд: у нас стали покупать дорогое российское вино, по 700 рублей, по тысяче за бутылку. Я уж не говорю об экономсегменте (у нас есть две недорогих линейки): просто все вино выгребли, все раскупили».
Илья Волошин, винодельня Cock t’est belle, Крым: «Раньше (при Украине. — Прим. ред.) был застой — не покупалось новое оборудование, не закладывались новые виноградники, старые виноградники забрасывались, виноград вырождался. Площадь технических виноградников с 1991 по 2014 год сильно сократилась. Был завод в Кольчугино, между Симферополем и Николаевкой, где делали лучшее в Крыму каберне, а сейчас там вместо винограда растет пшеница. Коктебельский завод — обанкротили. Выживали только крупные предприятия — «Инкерман», «Массандра». Сейчас — в России — уже принят закон, который дает зеленый свет гаражистам, небольшим винодельням, как наша; ждем теперь технических условий. Те, кто был в подполье, стали получать лицензии, потому что по-белому работать лучше. Надеемся, что получить лицензию станет проще. Мы закладываем виноградники — есть дотационная программа; при Украине такого не было. Если бы Крым не вошел в состав России, закон бы так и пропылился на полке».
Андрей Куличков, винодельня «Собер-Баш», Краснодарский край: «Присоединение пока только подняло дух. Для того чтобы с нуля начать производство, получить все необходимые лицензии, все еще надо иметь очень большой кошелек. Но по крайней мере появилась какая-то надежда, что будет легче и по крайней мере к нам (небольшим винодельням. — Прим. ред.) будет внимание. Очень хорошо, что ввели хотя бы закон о географическом определении местности (то есть введение в закон понятия вина географического указания. — Прим. ред.). Еще с присоединением усилился обмен, движение, потому что виноделов стало больше. А еще отрадный факт, что — об этом мало пока говорят, но для нас это очень важно, — «Магарач» (Институт винограда и вина «Магарач». — Прим. ред.) с его огромной генетической коллекцией винограда, в которой собраны все сорта, пригодные для нашего региона, теперь в России. Это опять-таки не самый прямой путь, потому что прямой — покупать саженцы каберне-совиньона за границей. Но это наш собственный путь. Когда Крым был Украиной, получить саженцы из «Магарача» было непросто. А сейчас весь его научный потенциал и коллекция влились в нашу винодельческую отрасль».
Юрий Химичев, винодельня «Вилла Звезда», Ростовская область: «Конечно, положительно повлияло. Наконец-таки ввели после всего этого присоединения санкции, мы перестали покупать всю эту гадость, стали учиться делать хорошие продукты, например, сыр — хотя бы учиться, это уже какой-то шаг вперед. На вино санкций не было, но еще и рубль упал, это тоже хорошо: весь тот виноматериал, который закупался в Европе, стал намного дороже. Плюс начало развиваться виноградарство, а если развивается оно, значит, развивается виноделие. Это как в театре: первична раздевалка, все остальное — потом. Нам сейчас, конечно, не хватает русского винограда. Чтобы вырастить виноградник, нужно лет пять-семь, но нужны предпосылки, чтобы его сажать, нужны инвестиции, послабления в законодательстве, которые, слава богу, уже начались. Допускается выпуск вина крестьянско-фермерскими хозяйствами, и вот там будет рост частных инвестиций — в виноградники размером 20–30 гектаров. (Сейчас у нас гигантизм: что ни предприятие, то не меньше 500 га виноградников; малых практически нет.) Результат изменений можно ожидать в бокале лет через 5–10, а посаженные виноградники — это уже завтрашний день».
Игорь Сердюк, винный критик, заместитель директора винодельни Alma Valley, Крым: «С возвращением Крыма в состав России у него открываются совершенно другие перспективы, чем у Крыма вне состава России. Посмотрите, какое движение сейчас в Крыму, какие деньги сейчас туда пришли, какие вина оттуда пойдут. И уже пошли. В 2014 году на винном саммите в числе пяти лучших белых вин был сухой кокур «Солнечной долины»: оказывается, кокур можно делать по-сухому, и так сделать, что он может легко с первого раза войти в пятерку. На российской виноделие в целом возвращение тоже влияет: это дополнительная струя свежих идей. И, поскольку Крым априори винный регион, нельзя было показать, как загибается виноделие в Крыму после воссоединения. Поэтому в России стали шевелиться — были приняты законы, чуть-чуть послабляющие действие зловещего 171-го закона, обещают изменить закон о рекламе (запрещающий рекламу вина. — Прим. ред.). И так далее».
***
Еще одним важным событием саммита был очередной конкурс Кубок СВВР. Для него было составлено авторитетное международное жюри, включающее двух мастеров вина (это особенные люди, сумевшие сдать дотошный экзамен в британском Институте мастеров вина; больше всего их как раз в Британии, в России нет ни одного). Они вслепую дегустировали лучшее российское вино и ставили им оценки с помощью айпэда — так, чтобы нельзя было уже исправить. Кроме того, среди образцов были неплохие, имеющие довольно высокие оценки винных рейтингов зарубежные вина — французские, итальянские, чилийские. Российские вина показали себя с хорошей стороны; о том, кто победил, можно узнать тут или тут. Несмотря на вроде бы объективное судейство, результаты показались отечественным винным критикам чем-то вроде лотереи: возможно, эксперты, зная о том, что среди вин есть иностранные образцы, не ставили особенно высоких оценок никому.
Зато зарубежные винные знатоки познакомились — хоть и сумбурно, бессистемно — с тем, что может сейчас предложить Россия. После объявления итогов голосования владелец «Абрау-Дюрсо» Борис Титов, один из главных винодельческих лоббистов страны, засыпал жюри вопросами: «Когда же критики признают Россию отдельным винодельческим регионом? Кто мы? С кем бы вы нас сравнили? Поставьте уже нас на какое-нибудь место. Мы Марокко? Турция? Чили? Италия?» На что самый авторитетный из судей, мастер вина Тим Аткин, ответил так: «Сначала сделайте так, чтобы ваше вино было вашим и только вашим, сделанным из русского винограда».
К еще одному мастеру вина, Саре Эбботт, после объявления итогов подошла одна отечественная журналистка и обратилась без обиняков: «Я как потребитель хочу приобрести бутылку вина. Как мне узнать, порошковое оно или настоящее?» Чем привела Сару в состояние умственного зависания.
В России уже довольно много разбирающихся в вине людей, но гораздо больше тех, кто до сих пор не очень доверяет отечественным винам и не знает, что из порошка никакого вина не сделать. Российским виноделам, разумеется, хочется международного признания. Чтобы их, фигурально выражаясь, погладили по головке: вы все делаете правильно. Но десять или пятнадцать хороших производителей погоды не сделают. Несмотря на то что вино в России делают несколько столетий, страна только в самом начале пути. У нас только через десять лет будет — если будет — половина прежних виноградников; это тот потолок, выше которого не прыгнуть. А еще нужно, чтобы виноделам было выгодно делать хорошее вино — иначе оно так и останется на уровне исключений из правила. Запрягали долго — теперь бы еще поехали быстро.
