Кособрылки, печной суп и «Сектор газа»
![Кособрылки, печной суп и «Сектор газа» фото](https://eda.ru/images/Article/652x350/kosobrylki-pechnoy-sup-i-sektor-gaza.jpg)
- Сергей Леонтьев
Сергей Шумков, себе на уме человек в ковбойской кожаной шляпе, в кожаной на меху куртке, кожаных штанах и кожаных ботинках, водит нас по окраине села Вятского, по высокому берегу Камы, там, где река делает очередной свой широкий изгиб, и показывает свою «Зеленую звезду».
Он родился в Вятском и уехал из него тридцать лет назад учиться на агронома — и вот вернулся, чтобы устроить здесь туристический агрокомплекс, чтобы украсить это место и обустроить его. «Три года нашему хозяйству. Я мечтаю, чтобы у нас в деревне был лучший сельский парк России», — говорит Сергей и показывает террасированные внутренние склоны, где внизу он будет делать стадион с футболом, волейболом и гонками на мотоциклах. А потом показывает то, что творится внизу, у Камы: техника убирает спиленные деревья, срезанные кустарники: «У нас как в России бывает — в самых красивых местах заводы строят, а где жить нельзя, там людей селят. Вот эти красивые места — тут вообще нельзя было пройти. Как я шутил: захочешь утопиться, пойдешь, запутаешься в кустах, передумаешь и обратно домой уйдешь. Ну невозможно было! Я решил навести здесь порядок. Сейчас мы лес этот убрали, кустарники убрали, у нас здесь проект: будут каналы, пруды всевозможные для рыбалки, водный стадион. По каналам будут на катамаранах кататься. Мы тут и парк водных растений хотим устроить — не хуже, чем у Марченко в Москве. Террасы сделаем, и будут они как висячие сады, люди будут гулять по улице свиданий. Захочешь познакомиться — раз на ту улицу пошел, а там скамеечки, можно фрукты заказать, шампанское, свечи. А наверху церковь поставим, какая тут стояла в шестнадцатом веке».
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/c/42/c42a758bdfa64ece983261eedc1acf4b.jpg)
Мы идем вглубь «Зеленой звезды» — мимо разноцветных бревенчатых домиков с крышами, заросшими травой (Сергей подсмотрел такое где-то в Венгрии), мимо сеновала в виде корабля, мимо дощатых туалетов с видами на Каму — к летнему кафе, сделанному тоже как корабль, откуда смотрим на реку и ее просторы. «А что там за заборчик?» — спрашиваю я его, показывая на синий прямоугольник внизу. «Это у нас родник, — отвечает Сергей. — Как старые люди говорят, он с целебной водой. Сюда, издалека, со всей деревни ходили люди, брали воду. Знаете, когда я вернулся сюда три года назад, там и пройти было невозможно. Шиповник, репейник — на уазике не мог проехать! И родник зарос, еле нашел его. Мне люди говорят: сделай анализ воды. А я говорю: а зачем? Раз люди верят, что он целебный, пусть пьют. Как я читал в журнале, один мужик говорит: вот если бы у вас оказалось доказательство, что Бога нет, стопроцентное, смогли бы вы его людям предъявить? Подумали бы сто раз. Раз люди верят, раз им это помогает, пусть верят. Так и здесь. Сделаю анализ — а вдруг он не целебный? Все пропадет». Я посмеиваюсь, и он улыбается.
Потом он показывает нам летнюю сцену, где раскрывает закрытые створки, и на них оказывается портрет Юрия Хоя. «Так как я почитатель «Сектора газа», мы тут летом проводим панк-тусовку, фестиваль «Колхозный панк». Приглашали коллективы, которые играют в этом стиле, главный приз у нас был — живой баран. Голосование провели — первое место отдали группе из удмуртской деревни около Малой Пурги. Руководитель — учитель физкультуры, что интересно — фигачили и на удмуртском языке. Барана в машину — и увезли к себе».
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/0/30/0301341fc8e34257baa2d24cb572baeb.jpg)
Мы идем обратно, в главный дом, где что-то вроде кафе. Стол полон вятскими угощениями: густые и душевные щи из баранины (мясо лежит в отдельном горшке рядом), запеченный судак, жареные пирожки, крепкие маринованные рыжики со сметаной, крепкого посола огурцы и зеленые помидоры, пельмени с щукой, наконец. Сергей во главе стола и рассказывает про Вятское: «Деревню нашу организовали ушкуйники, разбойники. Грабили всех подряд, особенно тех, кто по Каме тащил баржи. Тут неподалеку есть место — пиратское логово. Разбойные озера, и из них выходят на Каму заросшие кустами протоки, их никто не видит, а река просматривается оттуда во все стороны. И вот сигнальные давали знак, если кто шел по Каме, те выходили по протокам, баржи захватывали — и в озера. Жандармы приезжают, а местные говорят: у нас ничего нет, куда мы что спрячем. До сих пор у нас ходят слухи, что в этих озерах спрятаны пиратские клады. А последних разбойников в Вятском прикончили в двадцать шестом году, на центральной площади головы им отрубили. Ну да ладно, пельмени рыбные, а, как у нас в деревне говорят, рыба посуху не ходит», — говорит он и разливает по стопкам самогонку, но сам не пьет, а объясняет устройство традиционного крестьянского вятского стола.
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/b/92/b9275db4f7bf46559acae20dcc7ee728.jpg)
«Когда я был маленьким, у нас перепечи были свои, по-другому. Хлеб пекут, когда печка протопится, это уже ближе к обеду. А нам утром рано надо было бежать в школу, родителям — на работу, и вот с этой квашни, из теста, из которого хлеб пекут, брали такие кусочки. Каравай же большой — а это такие малюсенькие караваи. Ну как караваи — немножко они были плоские. И готовили не в печи, а перед печью, быстро-быстро, буквально за несколько минут, и их горячими вытаскиваешь и с холодным молоком — раз. Вот это мы называли перепечами: черный хлеб, но сделанный перед печью.
И когда я пошел в Сарапул в техникум учиться — а у нас район всегда русский был, его передали Удмуртии только в тридцать седьмом году из Кировской области,— мне ребята-удмурты говорят: поехали к нам в гости. Поехали. Утром просыпаюсь: пошли перепечи поедим! Я думаю: о, детская еда такая, помню. Пришел — дали мне такую штуку круглую с начинкой. Я крутил-крутил, спрашиваю: «Это перепечи, что ли?» «Да, — говорят, — перепечи». Говорю: «А что там?» Отвечают: «То- се». А я такой человек: если чего-то не пробовал, меня в жизни не заставишь. Укусил один раз — и с тех пор не ем».
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/5/01/5012d1a0f4ef40fcac564c6d49f4b080.jpg)
«А что еще у вас в детстве было кроме перепечей и караваев?» — спрашиваю я его. И Сергей разворачивает картину: «Много было местной еды. На лугах у нас все растет, и смородина, и калина, и крыжовник в диком виде. Кама луга затопляет, приносит что-нибудь, оно и приживается. Были — насколько помню, нигде такого нет, — пироги с диким луком. Весной его море. Есть-то раньше ничего было, и вот вся деревня рвала этот лук, и с этого лука делали пирожки. Обычно в деревне делали так: так как мука дорогая была, а лук дешевый, потому что просто так растет, то и корочка была у пирожков тончайшая, как бумага, просвечивает, так что видно начинку, а начинки много. Я после этого в городе не мог привыкнуть к пирожкам, где одно тесто, а начинки — чуть помазали.
Просвирник собирали, кособрылки, или козловки. Это как дикая морковка: белый корень. Обдираешь кору, а этот корень кушаешь. Губы ну дерет — страшно! Ой, щипет. Вот, называли кособрылками поэтому. Еще были пу́чки — они на черной земле растут, не в поле, а среди деревьев, на лужайках. Пушистая такая трава с широкими листьями, а в середине стволик толстый, с палец. Сломишь его, обдерешь и ешь — очень вкусно, сладко. Видимо, пучило живот, вот и пучки. Много сушили черемухи. Калину осенью заготавливали, когда уже морозом дернет, и делали пирожки — вкуснятина, с сахаром, ой здорово. Малину сушили, дикую клубнику, землянику. Яблок сушеных было — мешками.
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/4/ab/4abc064215a04360b70d0a089ae8ac11.jpg)
У нас в основном была рыба, не мясо. С ней удобно: поймал килограмм, не надо ни холодильника, ничего — поймал и съел. Сушили тоже рыбу. Вообще еда была самая простая. Каши были, но каши да каши. Самая, вот я помню, счастливая пора была, когда цыплята поспевают и начинают копать картошку. В это время и капуста свежая, и вот щи со свежей курятиной — вот это щи! Мясо было паленое: сначала его на костре опаляли. Тут два момента: первое — опаливают остатки пуха, второе — обжаривают. Старались делать это на соломе — это такой, мягкий огонь, и кожа куриная от него мягкая. Потом паяльной лампой стали — и уже не съешь ее, эту кожу. Это вообще в Вятском была такая особенность: предварительно сначала обжарить корочку. Потом птица лучше в леднике хранится, а главное — вкус у супа совсем другой.
А суп как делали в деревне! Печку истопят, берут чугун и поленом туда заколачивали мясо, уже без костей. Картошка там, овощи, само собой, но мяса не жалели, набивали полный чугун, под завязку, уже даже не лезет. Все это в печь ставят и даже не мешают, так варится. И потом уже в обед вытаскивают, любой член семьи приходит, вынимает, ест и обратно ставит. Называлось это — печной суп. Щи это или что, не знаю, не было у нас на деревне такого понятия — «щи», мы такими словами не пользовались. Печной суп — и все. Слово «щи» — это я узнал только когда в город приехал, в техникум».
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/7/2e/72e41559901b4fa492b3785c446fcb23.jpg)
«А «Сектор газа» почему? — интересуюсь. — Почему Хой?» Сергей улыбается в себя и рассказывает: «Во-первых, он поет про деревню: «Я ядреный как кабан». Во-вторых, человек такой очень был — самородок, никакого образования. Просто некоторая с ним интересная была вещь. Это был, наверное, не соврать, восемьдесят седьмой год. Я поехал на поезд, в Агрыз тут, в город соседний. И потом, значит, такси надо было взять. Поймал такси, там молодой парень с девушкой, ну муж с женой, видимо, поженились. Поехали — таксист бух, «Сектор газа» включил, вот эту песню: «А я его болтаю, а я его мотаю: встань, встань!» Слушаю — умираю! Я до этого еще никогда не слышал этот «Сектор газа». А этот парень говорит таксисту: «Слушай, включи чего-нибудь повеселее». А чего еще веселее-то! Так что мне Хой нравится, хоть я вообще по жизни не матерюсь, никто от меня слова не слышал матерного, потому что мне это ухо режет, у нас в семье никто не матерился, и мои дети не слыхали никогда. А у него и мат такой интересный! Я вообще, честно говоря, в душе хулиган как бы. И мне поэтому он нравится — не боится ничего».
Я прошу Сергея попозировать нам для портрета, и мы идем к качелям на краю камского склона. Он встает рядом с ними и, пока Сергей Валентинович выстраивает кадр, вдруг сообщает: «Тут же, оказывается, нефть везде. Прямо под нами. Мы сделали тут все, через год приезжают и говорят: забираем землю под нефть. И в правительстве сказали: нефтяники — главные налогоплательщики, поделать ничего не можем. Я был просто поражен. Думаю: бросаю все на фиг, такая ситуация была. И вот генеральный директор пошел нам навстречу. Причем я с ним не встречался, не просил, он, видимо, услышал этот шум, приехал сюда, поразился, конечно, и сказал: такую природу портить нельзя. Говорит: а давайте наклонным бурением. Все ему говорят: нет, мы только восемьсот метров берем. А он из Сибири приехал, говорит: мы четыре километра бурим, а вы тут — восемь метров. Все, говорит, можно. В итоге — вон там куст, оттуда они хотят достать нефть, которая под нами. Вот так не дали загинуть комплексу».
![](https://eda.ru/img/eda/620x-/editor.eda.ru/uploads/8/be/8be24cc2c91c44089bb8e53ab8660d90.jpg)
Он показывает вдаль, за границы «Зеленой звезды», туда, где находится база нефтяников, потом поворачивается и замирает перед камерой. «Держим, держим», — говорит Сергей Валентинович, и пыхает вспышка.