Как живут рязанские мангалицы
«Три с половиной года мы тут, — говорит Дмитрий. — Было голое поле, лес. Это были когда-то паи, потом кто-то местный выкупил. Мы как — ездили искали, чтобы места были живописные и люди нормальные и чтобы суммы какие-то реальные были, денег-то больших нет. Обкатали все Луховицы, Коломну, Сергиев Посад — земель нет, везде проблемы какие-то. Нашли здесь место неподалеку — глухая деревня, очень живописно, речка Гусь. Администрация Клепиковского района мне выделила девять гектар земли, я колышки вбил — и тут же Путину жалобу на меня. Никак не меньше, сразу Путину. Оказалось — москвичи с какой-то кафедры МГУ, исследования проводят, делают замеры грунта. Нашла коса на камень: они подговорили местных жителей — три деревни: было собрание, как у Шукшина — с фотоаппаратом, фотоотчетом, с ором, криком. Мы все это дело утихомирили, свели к чаепитию — и поехали с администрацией (они мне вообще очень помогают) искать нам новое место. Привезли сюда, дали этот участок в рассрочку».
Мы сидим на веранде небольшого деревянного дома, куда пришли из загона, где между берез гуляют рыжие мангалицы — кудрявые, длинношерстные, длинноухие и длиннорылые свиньи. Еще у Дмитрия Хоменко живут яки, вьетнамские свиньи, пятнистые олени, коровы, козы, овцы, куры, утки, цесарки, гуси — ну и так, по мелочи: пума, рысь, кошки, енот, хорьки, мусанги. Хозяин угощает нас душистым чаем, собственноручным паштетом из бараньих потрохов и своими же вареньями из сосновых шишек и черники. Ему чуть за сорок, он в рабоче-повседневной летней одежде: перестиранная футболка с итальянским флагом, спортивные трусы, шлепки на босу ногу. Я спрашиваю его, зачем ему это все вокруг. Он отвечает, уперев руку в бок, а второй опираясь на стойку веранды:
«Слушай, я городской житель. Москва надоела. Но мы походники, все время с палатками ходили — вот и сюда, в лес, я свалился с палаткой. Самый тяжелый был первый год — когда местные ко мне ходили с экскурсиями. Все кому не лень — все здесь: кто права качать, кто узнавать, можно ли грибы собирать. Костерок, палатка, ночью просыпаешься — кто-то к тебе идет: понимаешь, что это ежик идет. Через два часа опять — на тепло ползет.
Потом дом построили, и сейчас я здесь практически постоянно живу, и жена приезжает с детьми. У меня сейчас основная проблема — с работниками. В том году было проще, было три человека, а сейчас один. Почти не успеваем все сделать физически, но с небольшой автоматизацией, с автопоилками это реально. Ну и, соответственно, заставляешь себя жить в другом ритме: график совершенно не московский — рано встаешь, рано ложишься, особенно зимой: в пять или в шесть вечера тут все спят уже. И еще когда я тут один, на питание денег вообще почти не тратишь: все свое, времени занимает минимум. Я даже хлеб сам пек в хлебопечке. Экономия — колоссальная. Да, тут меньше, чем в Москве, зарабатываешь — но и меньше тратишь.
Когда мы все тут начали, пруда не было видно вообще: заросли, крапивы по пояс, травища полтора метра высотой. Это все были когда-то поля, все обрабатывалось. Были маленькие фермочки, объединенные в один колхоз, тысячи голов скота, молокопроводы проходили. Тут, в глухих деревнях, чего только не было — клуб, библиотека, инфраструктура, все работало и жило. Сейчас даже какие-то следы остались от того, что что-то было. Как перестройка началась, все накрылось, и на полях выросли березы. Сейчас движение поменялось очень сильно, сюда москвичи едут. Пусть четыре часа от Москвы — зато Ока близко, там на островах море аистов. И Касимов очень красивый исторический: туда сейчас вечером приезжаешь — никого народу, красотища, девчонки ходят с чубчиками и в блузках с фонариками. И все очень медленно — заходишь в любой магазин или аптеку, перед тобой три человека, но ты можешь в очереди стоять минут пятнадцать-двадцать. Сначала напрягает — через год начинаешь привыкать.
А раньше я занимался аквариумными рыбками. Массово: всю Москву снабжали, всю Россию. Вообще я по образованию математик, компьютерщик. У меня брат все младший с этими рыбками: выгодно, выгодно. Мы взяли дома комнату вычистили, поставили аквариумы. Я прикинул: сталинский дом, кубатура такая-то — это не бизнес. Пошли в клуб юных техников, сняли комнату — типа аквариумный кружок. Там подвал, где дети кораблики пускали в ванне из нержавейки. Хоба — ничего не разводится, ни барбусы, ни золотые рыбки. А деньги-то мы вкладываем — пусть небольшие, но все равно тысячами долларов. Я поехал на птичий рынок, по мужикам; даю сто долларов, говорю: рассказывай брату, как рыбок разводить. И вот пошло все потихонечку запускаться.
Я вышел с табуреточкой, с ширмочкой на птичий рынок, поставил рыбок, у меня было написано: «Скалярия, барбус, меченосец». За пять минут продал на пять тыщ рублей. Ну и дальше все — я в эту тему с рыбками влез по уши. Я попал на переход, когда птичий рынок переезжал на рынок «Садовод», и я стоял в самых барыжных рядах, со всеми старыми барыгами, о которых можно книжки писать. Все истории, анекдоты, всю жизнь птичьего рынка я знаю вдоль и поперек. Я стоял с людьми, у которых в советское время однокомнатные квартиры были набиты деньгами — они не знали, куда их девать. Доходы были неимоверные. Представляешь, развел ты тогда барбуса какого-нибудь или даже лабео. Гормонами ее уколол, сцедил, искусственно оплодотворил, получилось у тебя, допустим, две тыщи мальков. Могло быть пять, но получилось две. Ты только с трамвая вышел, ширмочку свою поставил — у тебя тут же ее по два рубля купили оптовики. И так каждую субботу — 4000 рублей в неделю при зарплате 200–300 в месяц. Они были миллионеры. Половина спились, половина сидели — ОБХСС же, а они все безработные.
Мы тоже начали заниматься гормональной рыбой. Сложно, но освоили технологию, начали с мистуса, красивой рыбки: нафигачили 20 тыщ штук. Я прихожу к мужикам на рынок, говорю — возьмете по рублю? Дешево, халява, ему цена 10 рублей, но я-то понимаю, что продаю. Забирают, дают 20 тыщ рублей. Проходит месяц, мистусы растут со скоростью самолета и начинают друг друга жрать. Мужики приходят: «Димон! Где наши деньги?» Я говорю: сами же купили, надо кормить.
Или было дело, опустили весь рынок сомиков. Разводим их, это простая рыбка, стоит 12–15 рублей. Кроме нас разводят еще пять дедов. Мы цены опускаем, я дедам говорю: все, не занимайтесь рыбой этой. Они меня послали. Мы у них всех сомиков скупали, потом начали отдавать их бесплатно тем, кто другую рыбу покупает. Через два месяца мы у дедов все забрали, а через три подняли цену в три раза. Все — все сомики наши.
Ко мне мальчик устраивался продавцом: «Я умею продавать все!». Я говорю: «Ну вот давай, лягушку на улице поймай и продай». Он такой на понтах весь был, ходил-ходил и не продал нифига. А мои пацаны все говорливые, активные. Один из них берет жабу какую-то с улицы и говорит: «Будет доркус титанус». И продал! За два часа. Вот так работал птичий рынок.
На «Садоводе» было наших два павильона, все забито от входа до входа аквариумами, рыбок возили тоннами. У нас были бассейны с рыбками — ветеринары привозили, держали карантин, лечили, и только потом все поступало в торговую сеть. Потом наступил кризис, все рухнуло. Да и когда дошло до коробок, стало неинтересно. Конкуренты стали этим заниматься: прилетает самолет рыбок и прямо в аэропорту перепродается коробками — и сразу на птичий рынок. А рыба вся кривая, больная, косая, дохнет девяносто процентов. Заразились все аквариумы, заразились все рыбхозы. Причем болячки вроде ихтиофториоза, когда такие белые точечки выскакивают, — причем он тропический, его фиг вылечишь. Если бы сейчас ввели жесткий закон про это, может, лучше бы было. А так — для меня это не бизнес с животными».
Трава вокруг поблескивает от недавнего дождя. Шевелится рожь, которой огорожены от вредителей картофельные грядки. В птичнике наперегонки вопят цесарки. Дмитрий спрашивает: «Еще чаю?». Мы наливаем еще чаю. «Я тут почти четыре года, и мне пока это не надоело ничего, — говорит он. — Ну а что мужику надо в 45–50 лет? Резкая смена всего. Ходишь босиком по траве! И самое прикольное, что когда дети приезжают, телефоны им отрубаешь — и они меняются через два часа. Резко все меняется. Я поставил глушилку — и как будто случайно не работает антенна. Пива я выпил — на машине никуда не уехать. И они превращаются в совершенно нормальных детей. Как мы в детстве: бадминтончик, мячик, купаться».
В гости к Дмитрию Хоменко нас привез на своей «Ниве» шеф московского ресторана «Южане» Булат Ибрагимов — и мы сняли про путешествие не только репортаж, но и короткий фильм. Вот он.