Аркадий Новиков
- Группа компаний Аркадия Новикова
- Федор Тардатьян
В 2015 году Аркадий Новиков двигался, может, и медленно, зато верно. Он закрыл гремевшую когда-то «Галерею», которая со временем исчерпала себя, — и вместе с Татьяной и Давидом Берковичами открыл на ее месте «Семирамис», третью реинкарнацию хорошего ассирийско-греческого ресторана. Перегородил Никольскую очередью из бородачей, устремившихся в «Фарш» за бургерами из мяса компании «Мираторг», а потом открыл там же основательный мясной ресторан «Рыбы нет», который использует ту же брянскую говядину. И постепенно осваивает территорию Бадаевского завода, где открыл ресторан «Сыроварня» (с собственной сыроварней, где делают 6 видов сыра), а скоро добавит к нему рыбное заведение «Клево». А кроме того, открывал рестораны в Лондоне и Дубае.
Мы поговорили с Аркадием Анатольевичем о новых и старых проектах за столиком в «Рыбы нет», предварительно понаблюдав, как он начинает рабочий день ресторана: раздает указания менеджерам, официантам и поварам, проверяет кухню и витрины-холодильники с мясом, а также убирает бутылку вина с места, где, как ему показалось, она была ни к чему.
Вы здесь каждый день?
Обычно, когда проект запускается, я с ним как мама с ребенком. Она его родила, кормит его до тех пор, пока он на ноги не встанет, потом уже ему дают больше свободы, он начинает бегать, а потом уже сам своей жизнью живет. Когда я что-то делаю новое, то этим живу, мне нравится придумывать, творить, соединять все, всех учить. Потом я наедаюсь, меня начинают вдохновлять другие проекты, новые, и я ухожу в другое место. Не то чтобы предыдущее на второй план уходит, просто становится обычным рестораном.
И много времени проводите? Полдня?
Да нет, я здесь с 11 часов сегодня, попробовал бургер, посмотрел, что делается, поговорил с шеф-поваром, с директором, дал какие-то указания, бутылку из угла вытащил, если видели. Так провел час, еще с вами час проведу, потом, может, еще раз приеду сегодня.
То есть вы открываете ресторан, а потом по ходу еще что-то придумываете?
У каждого ресторана есть характер. Его поменять или сломать нельзя, надо подстраиваться под этот характер. Соответственно, я стараюсь его понять, понюхать, чем он живет, как он живет, что он хочет — этот проект. Я его так одушевляю. Пытаюсь сделать так, чтобы всем было хорошо — и гостям, и мне, и самому проекту.
А как все происходит? Сначала идея, потом воплощение, а за ним его совершенствование?
По-разному бывает. Сначала может быть идея, под которую ищется помещение. А бывает помещение, под которое придумываешь проект. Как в этом случае. Причем этот проект состоит из трех проектов: цветочный магазин на углу, «Рыбы нет» и «Фарш». Изначально помещение было одно, но основная часть — вот эта (где находится «Рыбы нет». — Прим. ред.), и мы придумали: здесь будет мясной ресторан. Но оставалось два аппендикса. Я придумал, что хорошо бы место на углу отдать своей жене, чтобы там были цветы, а вторую часть — дочке (Александра. — Прим. ред.), потому что она у меня занимается здоровым питанием, у нее компания How to Green. Она думает, что когда-нибудь сделает свое кафе, вот мы и хотели сделать там кафе. Но получилось так, что коммуникации этого помещения, занос и привоз продуктов предполагают то, что здесь все равно будет мясо. А Александра не хочет, чтобы у нее было мясо, она не веган, но за здоровую еду. И пришлось нам сделать дополнение: так мы решили сделать бургерную. Пришлось. Потому что надо как-то было заполнять это место. И так получилось, что пришлось, — но получилось как раз то, что и надо было. Знаете, я редко себя хвалю, но сейчас у нас здесь две бомбы. Ладно — три, в цветочном салоне тоже все хорошо. Но с точки зрения ресторанов бомба здесь (в «Рыбы нет») и бомба там (в «Фарше»). В «Фарш» в день проходит минимум 600–700 человек — при 40 посадочных мест, — а максимально мы продаем по полторы тысячи бургеров в день. В «Рыбы нет» у нас рекорд пока 550 человек в день при 120 посадочных местах — ну и посмотрим, как дальше. Знаете, существует мода на места, но я думаю, что это место должно быть вне моды, потому что оно сделано не как гламурное, а как обычное. Я спрашивал сегодня, почему такое количество официантов, а мне говорят, что сейчас обед, будет много людей. Я все равно считаю, что официантов многовато, но тем не менее: с обеда начинается поток людей. Тут локейшн еще правильный: офисы вокруг, куча административных зданий, на Старой площади, на этой площади, удобно, что можно подъехать, оставить машину, плюс отель (The St. Regis, в здании которого находится ресторан. — Прим. ред.) — короче говоря, правильно выбранное место.
Правильно-то правильно, а ресторан, который раньше здесь был (Mosaic. — Прим. ред. ), не выжил.
Ну вы же знаете эти программы, где девушки переодеваются? «Снимите это немедленно», «Модный приговор», еще что-то. Иногда ты не видишь человека: человек вроде бы обычный, но если его одеть, обуть и правильно причесать — получается очень даже что-то интересное. Каждый из нас такой же. Я, честно, даже сам задумывался: я сам одеваюсь, и мне, в общем-то, все нравится, но если бы я туда пошел, что бы из меня там сделали? Хотя про мужчин таких программ нет, но я все равно задумываюсь: что бы на меня надели, как бы я выглядел. То же самое и с помещением: иногда мы ходим и не видим. И никто не предполагает, что в этом месте может быть вот такое. Все, кто делает рестораны, предполагают, что они будут очень популярны и сразу куча денег пойдет. Все об этом мечтают. Но где-то вдалеке прячется мысль: а вдруг не пойдет? А вдруг я что-то не так сделал? Я всегда оптимистичен, но какой-то частью головы все равно пессимист и реалист, понимаю, что может все равно что-то не получиться, не срастись. В общем, история такая: мы надеялись, что все будет хорошо, но не предполагали, что будет настолько хорошо.
А как «Мираторг» появился?
Совершенно случайно. Когда я был ведущим «Мастершефа», «Мираторг» был спонсором программы. И я своей хитрой головушкой решил, что если они там спонсоры и если они начинают поставлять мясо, то почему бы не предложить им с нами сотрудничать. Сразу про них все пробил (я и не знал, насколько это огромная компания), нашел телефон, узнал, кто владелец. Позвонил: я Новиков, такой-то, такой-то, давайте сделаем проект. Они сказали, что подумают, — и очень долго мне не отвечали. Я-то думал, что они сразу скажут: о, давай! А они такие — сами с усами, не с каждым работают. Они очень закрытые и очень ответственные. Могу вам про них сказать комплимент: если взять тройку лидеров правильно работающего бизнеса, я считаю, они входят в эту тройку. Они лидеры с точки зрения организации своей работы. Первый мейл, который они мне шлют, датируется 7.30 утра. Представляете, это люди, у которых 22 тысячи человек работают, и в 7.30 утра они посылают первый мейл. Последний — уже под ночь. То есть они пахари. Когда я был в Брянске на одной из их ферм, меня вот что поразило: было холодно, мы пошли погреться в здание, и у входа рядом с урной валялся бычок; начальник этого пастбища — так это назовем — подошел и бросил его в урну. Поверьте мне, не для показухи, я такие вещи просекаю. Организация работы офигенная. В общем, я им предложил, они колебались-колебались, и закончилось тем, что я их убедил. Надеюсь, что сейчас им не стыдно, мы же с ними вложили огромное количество средств, денег и сил в наш ресторан — это их лицо. Представляете, если лицо будет недостаточно правильным и красивым? Они меня проверяли, насколько я пригоден с точки зрения честности и всего остального, — и вот получилось то, что получилось. В Москве достаточное количество мясных ресторанов, но думаю, что наш ресторан один из лучших. Мы в топе. Могу сказать определенные комплименты и про наших воронежских конкурентов. Я к ним ездил, у меня был выбор, с кем делать: с «Праймбифом» или «Мираторгом». Совладелец воронежского комбината — мой давний товарищ, который тоже вложил огромное количество денег и средств в производство мяса. У них тоже хорошее мясо, но получилось так, что воронежским мясом занимается все-таки Раппопорт (Александр Раппопорт, московский адвокат-ресторатор, у которого с Новиковым был совместный проект, «Мясной клуб». — Прим. ред.), а Новиков — брянским. У нас конкуренция, нас все сравнивают, и мы сравниваем себя друг с другом сами.
Вы в «Воронеж» ходите?
Хожу. Я не могу есть только в своих ресторанах, иногда бываю и в чужих. Ну и в любом случае я должен смотреть. Раппопорт был здесь, я был в «Воронеже» — мы обязаны это делать, это наша работа.
Бургерная, вы говорите, случайно получилась. То есть вы не хотели делать бургерную?
А вы ели бургеры здесь?
Конечно.
Случайно. Мы просто заполнили пространство.
То есть не хотели?
У меня была когда-то мысль, я думал про бургерную, но не настолько, что у меня была прямо цель ее сделать.
Со стороны кажется, что вырос более-менее платежеспособный класс, которому нужны вкусные бургеры, и вы просто удачно вписались в эту нишу.
Самое главное, самое основное — это же придумать правильную идею, концепт и потом правильно его воплотить. Не могу сказать, что я все рассчитал так, что, в то время как спрос вырос, я бах — и свой проект подготовил. Ну так все срослось. Я, конечно, могу сейчас напридумать, что я и мечтал, и все продумал, и решил делать то и это, но я, конечно, совру. Это не будет правдой. Все случай на самом деле.
А вот сейчас вы делаете с Максимом Ливси и Федором Тардатьяном ресторан Brisket BBQ (барбекю-ресторан на месте новиковского « Джу-джу». — Прим. ред.) — это же тоже, можно сказать, хипстерский проект.
Мне симпатичны эти ребята своей упертостью, я надеюсь, что у нас что-то получится. Потому что они такие — повернутые.
А чем они вас заинтересовали?
Они меня заинтересовали тем, что стараются во все до конца вникнуть, чтобы сделать правильный проект. Ездили в Америку, в Техас, всему учились, две недели они там пробыли вместе с шеф-поваром. Нашли место, где им сварили этот коптильный аппарат. Не знаю, выстрелит Brisket или нет, но у нас есть еще с ними проект. Два проекта уже с ними делаем, надеюсь, что все будет хорошо. Ребята хорошие. Я бы не стал делать, если бы что-то мне было некомфортно.
Ну, вы их выбрали.
Они меня выбрали. Вы думаете, что я хожу по рынку, как в гареме, и выбираю: этого, этого, этого. Не, ни фига. Они меня выбрали. Спросите у них почему.
У вас мясной ресторан, рыбный («Клево». — Прим. ред.) на подходе, и еще будет «Сыроварня».
«Сыроварню», надеюсь, в ближайшее время открою (интервью было взято за неделю до ее открытия. — Прим. ред.).
Моноконцепция — это тоже новый тренд?
Да не знаю. Мы решили, что неплохо было бы сделать свою сыроварню. А сделаем сыроварню — при ней должен быть свой ресторан. Там не только сыры будут. Хороший проект, такой трендовый, лофтовый, находится на Бадаевском заводе. Постараемся сделать, чтобы там много всего интересного было. Не хочу все карты раскрывать, туда надо ехать смотреть. Откроем до Нового года «Сыроварню», дальше там зал, который, думаю, будет вообще бомбовый: очень необычное помещение с длинным столом на 50 человек, крутейшим. Это будет такой маленький взрыв. Плюс там же будет рыбный ресторан «Клево». Плюс будет с ребятами «Брискет». К лету, думаю, все это будет готово.
Сколько вы обычно ежедневно проводите в новом месте — месяц, два?
Пока я не почувствую, что все, достаточно.
И с «Камчаткой» так же было?
Так же было. Мне туда нравилось ходить. Я и сейчас периодически туда захожу. Но уже нет этого, знаете, кайфа, наслаждения такого, когда игрушку себе покупаешь, велосипед, или лыжи, или какой-нибудь гаджет: сначала не можешь оторваться от него, потом вроде у тебя кайф этот проходит, ищешь новую игрушку. Все то же самое. Главное, чтобы место потом работало и не сбавляло обороты. Ты же всегда чувствуешь, как это происходит, можешь видеть по результатам деятельности: я же каждый месяц цифры смотрю.
Всех ресторанов?
Всех, конечно, всех. Сравниваю показатели: доходность, обороты, расходы, зарплаты — все. Без этого невозможно. Каждый день, даже если я не заезжаю в ресторан, я вижу, как он работает.
А как вообще «Камчатка» появилась? Тоже случайно?
Тоже случайно. Изначально мы хотели делать дим-самную, а наверху, чтобы помещение не простаивало, решили открыть пивнушку, бутербродную. Ну и все, потом уже все сделали хипстеры. Потом все встало на свои места. Мы подвал открывали три раза, каждый раз по комнате доделывали — и открывали.
Та дим-самная — она должна была быть дорогой?
Нет, дешевой. Мы поэтому «Камчаткой» и назвали. Она же изначально «Камчаткой» была: дим-самная, Дальний Восток, Камчатка.
И почему вы сделали дешевое место там, где только дорогие места?
Слушайте, ну там же много разных людей. Ты когда рыбу ловишь, тебе, может, нравится ловить крупных тунцов. Но ты же можешь ловить и мелкую рыбу, уж не знаю какую. Я не хочу сравнивать камчатских посетителей с мелкой рыбкой. Но иногда мелкая рыбка вкуснее, чем крупная. Я как рыбак от любой рыбы не откажусь.
Как вы обычно делаете новые места? Видите какой-то тренд и, следуя ему, просто доводите до ума? Или наоборот — любите задавать тренды?
И то и то. Я много путешествую, вижу, что и как где работает. Но и задумываюсь, будет ли это работать в Москве. Думаю, что такой проект, как «Рыбы нет», мог бы хорошо работать в какой-нибудь немецкоязычной стране, например. И конечно, мы никакого не копировали, но понятное дело — холодильники, где мясо у нас выдерживается, не я придумал, витрину с мясом, опять же, не я придумал. Такой дизайн, как в этом ресторане, в Нью-Йорке или Лондоне уже устарел давно. Но, сложив одно с другим, ты получаешь что-то новое. Посмотрите, такого количества бородачей в одном месте нет нигде (официанты в «Рыбы нет» преимущественно с бородами. — Прим. ред.). Ребята ходят в специальные салоны, мы их специально готовим, потому что все вместе должно работать: музыка, расположение, то, как выглядят ребята, какой дизайн, какой продукт, какой сервис, какая соль — все должно быть правильно, мелочей нет. И от того, насколько я со своими коллегами все это правильно сделал, зависит, как долго будет ресторан работать.
Что вами движет, что вы открываете новые места?
(Новиков делает пальцами жест, означающий «деньги».)
Да?
Шутка. Так и напишите: Новиков потер пальцы. Что мною движет — слушайте, я человек творческий.
Ну да — деньги ведь можно и по-другому заработать.
Я не умею по-другому, к сожалению. Так кажется, что можно. Я бы заработал, если бы мог. Не делал бы такого количества ресторанов. Конечно, мне нравится придумывать — это же творчество. Я часто сравниваю работу ресторатора с продюсированием. Ты же не можешь продюсировать один и тот же фильм. Даже если продюсируешь, как Лукас, «Звездные войны», серии все равно разные, чем-то отличаются друг от друга, эффектами, еще чем-то. Ресторатор — это фактически продюсер. Ищешь место, ищешь еще что-то, ищешь деньги, повара, директора — и все, и пошло. И каждый раз ты как продюсер придумываешь какую-то идею. Иногда не режиссер придумывает идею, а именно продюсер: что снять и как снять. Вот в этом и есть моя работа. Не понимаю, почему нам, рестораторам, «Оскаров» не дают.
Так вы уже всего добились? Или продолжаете открывать, потому что не всего?
Какой бы я был дурак, если бы сказал, что всего. Хотите скажу: да, всего добился? (Смеется.) Конечно, не всего. Еще столько будет достижений. Наверно. Наверно.
Так что же все-таки — кроме продюсерского творчества — движет вами изнутри?
Все спрашивают: как ты придумываешь, как ты это делаешь — но откуда я знаю? Когда-то моя жена назвала меня муравьем. Я сначала обиделся, а потом подумал: никто не заставляет меня ничего делать. Того, что я заработал, могло бы хватить, чтобы я не бегал по ресторанам. Но что-то мной двигает, — не только цель заработка, а в том числе и какие-то идеи, желание, чтобы у тебя пришли и взяли интервью, чтобы твое лицо было на обложке журнала. Но я шучу на самом деле.
Но то есть и тщеславие?
Тщеславие своего рода тоже двигатель. И в общем-то, если я скажу, что я не тщеславный, это будет вранье. В человеке должно быть все, но всего должно быть в меру. Знаете, несколько лет назад я открыл для себя интересную вещь: каждый человек рождается со всеми пороками, но в процессе жизни мы понимаем, что есть плохого в нашем характере, и пытаемся эти пороки максимально забивать, гасить, уменьшать. Но у каждого эти пороки есть, и они остаются. Если вы мне скажете, что есть люди, которые не тщеславны, — ну не может такого быть. Все в какой-то мере тщеславны, все в какой-то степени негодяи, все в какой-то степени завистливы. У некоторых это сведено до самого минимума, но идеальных людей нет. Задача наша — нормальных, образованных людей — понимать, отличать хорошее от плохого, стараться в себе гасить плохое и развивать хорошее. Поэтому ответ на вопрос, тщеславен я или нет, — сто процентов да. В какой степени? Мешает ли это моему сознанию, отношению к работе, отношению с людьми, сотрудниками, с гостями, со своими близкими, с друзьями? Нет. Я сегодня, когда выходил из дома, застал по ТВЦ старый фильм, Райкин там в главной роли. Он то ли потерял документы, то ли что, в общем, ему нужны были деньги, а он был в каком-то городе проездом, и пришел к своему старому товарищу, который директором в театре. А тот ему говорит: «Зайдите позже». Человек становится великим, и ему уже неинтересны люди, с которыми он учился. Я сегодня себя же сравнивал с этим: кто я, где я, на какой ступеньке — чтобы не скатиться. Жизнь течет, мы меняемся, меняется наше отношение ко всему, в том числе к людям из прошлой жизни, но главное — помнить о прошлом, чтобы нос был в правильном направлении. Не задирался бы.
Как сильно на вас влияет — может быть, это тоже один из мотивов того, что вы открываете новые рестораны, — возможность встречи с новыми людьми совершенно другого круга, других интересов?
Вообще офигенно влияет. Я это обожаю, я реально питаюсь всеми этими встречами, новыми людьми. Мне это безумно нравится. Я вчера здесь ел, а рядом сидели два иностранца, немцы. Меня так и подмывало с ними поговорить. Я себя сдерживал, сдерживал, даже старался не смотреть в их сторону, чтобы не предложить, какое мясо нужно заказывать. К ним потом пришел мой товарищ — и вот тогда я с ними поговорил. Я обожаю это. В этом преимущество моей профессии. Мне нравится общаться с людьми — и неважно, кто они, какие они, какой у них достаток, в какой они ресторан пришли, дорогое это или дешевое место. Столько похвалы и селфи, сделанных мною в «Камчатке» и в «Фарше», я не слышал и не делал никогда. Обожаю это, я этим живу. Я кайфую от того, что могу подойти и посоветовать людям: возьмите вот этот кусок, он самый лучший, самый вкусный. Не понимаю, как менеджер может не подойти и не посоветовать. Я пытаюсь этому научить, но этому невозможно научить. Я не понимаю вот, как журналисты задают вопросы: у вас записаны вопросы, но все равно — вы же не смотрите туда, а просто задаете вопросы — откуда у вас это? Причем вопросы все — тьфу-тьфу-тьфу — нормальные.
А какие бывают не нормальные?
Слушайте, бывает интересное интервью, бывает — нет. Вам еще повезло, что с утра вся эта история. Иногда у меня бывает куча дел, проблем в голове. Я же чистая ракушка: открываюсь и закрываюсь, я могу открыться — сейчас я открыт, — а могу закрыться, и мне неохота отвечать на вопросы. И философствовать, честно говоря, не всегда хочется.
«Гинза» сейчас часто делает проекты, не говоря, что это их проекты. А для вас важно, чтобы про ресторан знали: это ресторан Новикова?
Не думаю, что «Гинза» это делает потому, что у них нет тщеславия, какая-то другая, наверное, там история. Я — еще раз — в какой-то мере тщеславен, но я удовольствие получаю не от того, что здесь написано « Made by Novikov», а от того, что это кайфово работает, здесь полно людей, и от того, какие цифры все в итоге дает.
Ваша компания существует с 1991 года — как сильно изменились вкусы в Москве?
Конечно, изменились, я изменился.
И ваши вкусы гастрономические тоже изменились?
Конечно. Давайте сейчас про гастрономические даже чуть-чуть в сторону — я вспоминаю себя в те годы. Есть такой журнал, «Все рестораны Москвы» или что-то такое. Когда я заработал первые деньги, то купил себе часы дорогие с турбийоном, у меня были волосы назад зачесаны с гелем, я кроме как в магазины Brioni никуда не ходил — и вот так специально фотографировался для журнала, чтобы все видели какие у меня крутые часы. (Аркадий складывает руки на груди так, чтобы на первом плане было запястье с воображаемыми часами; сейчас он часы не носит, одет он в джинсы, футболку и свитер.) Специально. Ведь я же мог по-другому руки сложить, чтобы их не было видно.
А сейчас вы часов не носите.
Вот, пожалуйста. По идее я мог бы и сейчас носить часы, у меня есть. И костюмы у меня какие-то есть. Тогда я ходил в определенные магазины и рестораны и представление о гастрономии у меня было определенное. Но все изменилось. Все меняется. И неизвестно, что будет через 5–10 лет. Может, я опять буду в Brioni с часами фотографироваться. Надеюсь, что нет. Хотя иногда подмывает: надо надеть.
Ради чего?
Ну а чего они лежат?
Я читал в одном из ваших интервью, что вы купили недорогую кожаную фенечку и носите вместо часов.
Вот они у меня и сейчас, все мои фенечки (показывает разноцветные браслеты) . Мне и сейчас нравится. Это все время, процессы же определенные в голове происходят. Сначала тебе нравятся дорогие вещи, потом понимаешь, что нужно от них отказаться, потому что это неправильно, это китч, это глупо. Я за себя говорю — у каждого свое отношение к этому. Вот я вспоминаю: у меня есть крокодиловые ботинки. А, нет! Нет у меня ботинок. У меня есть крокодиловые ремни. Надел бы я сейчас крокодиловый ремень? Да никогда. Но несколько лет назад надевал. Опять же, это не значит, что их не надо носить, огромное количество моих друзей носит, — но я бы не надел. У каждого Абрама своя программа.
А как у вас так получается, что вы открываете и «Камчатку», и Fumisawa Sushi (открытый в конце 2014 года один из самых дорогих японских ресторанов Москвы. — Прим. ред. )?
Я рыбак, я же вам сказал.
Где клюет — там и хорошо?
Причем удовольствие от того, что клюет, не зависит — крупную ты рыбу ловишь или мелкую.
А в Лондоне почему открываете? Тоже ради рыбалки?
Нет, там тоже получилось как-то само собой. В голове идеи были, но место (для ресторана Novikov; сейчас у Аркадия в Лондоне три ресторана. — Прим. ред.) возникло случайно: я просто мимо проезжал. Но все равно это был спортивный интерес. Видите, как все непросто в голове — продюсер, спортсмен. (Смеется.) Каждому, кто добился каких-то результатов в своей стране, безумно хочется, если у него есть амбиции и, как вы говорите, тщеславие, — каждому человеку хочется доказать, что он профпригоден в другой стране. Своеобразные Олимпийские игры. Вот и вся история.
Я читал интервью Михаила Зельмана (московский ресторатор, переехавший в Лондон и открывший там несколько ресторанов, включая успешную сеть Burger & Lobster. — Прим. ред. ), он говорит, что, с одной стороны, в Лондоне тяжелее вести дела, с другой стороны — проще, потому что правила игры ясны.
Так и есть. Ему просто кайфово, он попал в определенную струю, ему легче. Он команду создал, он там живет практически, ему там легче. Я разрываюсь, потому что моя страна основная — Россия, я разрываюсь на кучу частей.
Но с точки зрения ресторатора — где проще?
Хорошо там, где нас нет. Везде есть свои плюсы и минусы. Если бы было все идеально там — я бы там только и делал. Если бы было идеально только здесь, я бы здесь только делал. Нет ничего идеального.
А что за новый проект «Валенок»?
Откуда вы все знаете?
На сайте у вас написано.
Огромный проект, крутейший. Человек на 350–400. На Цветном бульваре. Большое здание, большая летняя терраса. Дизайн делает Ирина Глик, которая делала мне «Новикова» в Лондоне, «Страну, которой нет» и много других проектов. Будем максимально использовать российские продукты. Будет открытая кухня, офигенная энергетика, живая музыка. Пипец будет проект.
Почему такой большой?
Так получилось.
И что там за кухня будет? Русская?
Нет, будет все-таки международная. Но основа — фермерские продукты. Потому и «Валенок». Все самое лучшее, что мы найдем, — все будет там. Красиво будет. Посмотрите. У меня все хорошо. У меня проблема — видите — со скромностью.