Бланманже Стычкиных

Склонность к сцене Евгений Стычкин получил по наследству: его мама и тетя — Ксения и Елена Рябинкины — балерины и солистки Большого театра. Папа, переводчик-синхронист Алексей Стычкин, предпочитал не заниматься искусством, а его коллекционировать — он собирал русскую живопись. Евгений пошел в женскую линию и стал одним из самых востребованных в России актеров.

«Вся женская половина моей семьи принадлежала Большому театру, и — тут я хочу развенчать миф об измождающих себя голодом балеринах — все помногу и вкусно ели: ели на ночь, ели сдобу, мазали ее маслом, перекусывали и перебивали аппетит.

Все наши семейные застолья долгие годы происходили в одной и той же квартире на Каретном Ряду. За одним и тем же столом ­собирались бабушка с дедушкой с маминой стороны, тетя Лена и папа. Я чаще всего приходил, съедал какой-нибудь кусок и уходил заниматься своими важными делами. Часто в доме бывали гости. Бабушки накрывали стол, но его ­богатство и разнообразие никогда не возводилось в культ — он ­всегда был прежде всего поводом для разговора. Его всегда держал в руках папа. Каждый раз, когда вспоминаешь, какой прекрасный был вечер, какие увле­кательные вели разговоры или как все чуть не умерли от хохота, ­понимаешь, что все это было элегантнейшим образом сдирижировано бесконечным папиным талантом и чувством юмора.

К сожалению, я был недостаточно внимателен к этим встречам, и теперь, конечно, об этом жалею. Потому что мне хотелось бы уметь заправлять застольем, как папа. По его примеру я стал делать разные настойки. А культура их выпивания — это такой аттракцион: все сидят вместе, а ты, как ведущий, предлагаешь разные напитки к разным блюдам, говоришь о них, рассказываешь ­попутно какие-то истории.

Четырнадцатилетний Евгений Стычкин с отцом за праздничным столом в доме на Каретном Ряду

Вообще, наши застольные традиции хорошо описаны в бабуш­киных мемуарах «Моя жизнь». Она пишет и о том, как в трудные годы они с братом пытались продавать пирожки с капустой, которые пекла их мама, генеральская дочь, ничего более не умевшая; и о том, как они никогда не приносили ни копейки, потому что не умели торговать и сами все съедали. И о главном блюде, связанном со счастьем, шампанским и балами, — о бланманже. И о том, как все это кончилось в тот момент, когда они, спасаясь от большевиков, бежали из своей квартиры. Уже в бегах, под Петербургом, в нашу семью и попал рецепт этого десерта. Бланманже готовили редко: это дорого — и надо было с осени держать в морозилке клюкву, вытесняя вещи более необходимые. Но место жертвовалось, и один-два раза в год бабушка готовила этот прекраснейший из тортов».