Брошенный поселок, тонущий уазик и олень по-бургундски

Несколько раз в год фонд Mamont Foundation снаряжает экспедиции в труднодоступные места планеты, чтобы пробудить интерес к изучению окружающей среды и популяризовать путешествия в нетронутые цивилизацией места. В конце августа этого года состоялась первая экспедиция Mamont Camp на Кольский полуостров, а точнее — на полуострова Средний и Рыбачий (севернее территорий на континентальной европейской части России нет). Экспедиция стала экспериментальной: в нее отправились журналисты, блогеры, шеф-повара и один бармен. В течение недели лучшие шефы обеих столиц готовили из мурманских продуктов — и из того, что было найдено и собрано ими самими.

Наш редактор Марина Шаклеина отправилась в экспедицию и вела ее подробный дневник. Вернувшись, она сразу же села за компьютер, отобрала лучшие из тысяч фотографий и перенесла дневник в электронную форму — и вот мы начинаем его публикацию. Сегодня — про то, что случилось в четвертый день.

Дни первый и второй — здесь, а третий — здесь.

Какая погода будет завтра, будет точно известно послезавтра. Эта фраза могла бы стать эпиграфом дня.

Сегодня нам предстоит переезд в Цыпнаволок. Я запоминаю название с пятого повтора. Придумываю ассоциации. Волок, волочь… И оказываюсь недалека от истины. Здесь вообще много названий, построенных вокруг глагола «волочь», потому что рыбаки предпочитали не обходить полуострова по морю, а перетаскивать лодки через узкие перешейки. Отсюда Волоковая губа, на берегу которой разбит наш уютный Mamont Camp. Жаль его покидать, кто знает, что нас ждет в этом Цыпнаволоке, на краю Рыбачьего.

Едем колонной — мы на квадроциклах, за нами джипы с вещами и продуктами. Я сдаю камеру Вале и Даше — коллегам Димы Бринзы из агентства Fisherbird (они придумали и воплотили идею Mamont Camp), которые едут в джипе. Меня же неопределенность дня пугает, ладно ноги промочить, но утопить камеру? С завистью смотрю на только что присоединившегося к экспедиции фотографа Макса Авдеева — он явно подготовился к экстриму, на нем пояс с кучей карманов для фототехники. Другие участники экспедиции тоже поглядывают на Макса с завистью: ему достался сочный желтый непромокаемый костюм, в котором он похож на бабочку или мотылька. Мы от своих черно-салатовых уже подустали.

Сергей Глухов настраивает нас на длинный сложный день, обещая 8–9 часов в дороге. Поедем по Зубовскому тракту, это новая для Сергея дорога, именно поэтому он ее и выбрал. У нас же выбора нет.

Впереди 75 километров бездорожья. 8–9 часов? По часу на каждые 8 километров? Предстоящий день начинает казаться мне чем-то большим, непонятным и загадочным. Слышали про модную нынче идею «отбросить все ожидания»? Так вот, чтобы их отбросить, не надо ходить к психологам, приезжайте на Кольский.

Стартуем по уже знакомому маршруту — поднимаемся по берегу залива на сопки Среднего. Мы с Андреем Шмаковым замыкаем колонну из квадроциклов: хорошо водишь — следи за другими. Шмаков, кажется, не очень радуется заданию следить за отстающими, но подчиняется. На четвертый день здесь вообще все самонастраивается, словно это место заставляет нас проявлять качества, спящие в привычной городской среде.

Перед нами Троян и Гришечкин, они внезапно притормаживают и начинают махать руками в сторону залива. Вглядываюсь и замечаю в воде глянцево-черные спины. Дельфины? Нет, это косатки! Пару минут мы стоим, провожая взглядами то, что не увидишь ни на одном морском курорте.

Переваливаем полуостров Средний, переезжаем на Рыбачий. Пейзаж сразу меняется. Если на Среднем время от времени попадались пролески, то Рыбачий — это голая каменистая тундра, где можно за пять часов встретить меньше деревьев, чем покинутых домов.

Дорога приводит нас в заброшенный поселок Большие Озерки. Две пятиэтажки с выбитыми стеклами и дверями на холме над заливом. Напротив пара одноэтажных строений, фантазия рисует школу и магазин.

Озерки построили в 1960-х, в разгар холодной войны, жили тут, как и везде на полуострове, военные. В те времена территория Рыбачьего была закрытой. Открыли ее в девяностые, тогда же начали сокращать военных. В 1994 году воинская часть в Озерках была расформирована, офицеры и их семьи покинули дома.

«Марина, домо-о-ой! Ужинать! «Ну, погоди!» уже показывают!» — я вздрагиваю от знакомого голоса. Поднимаю голову: Шмаков смеется и машет рукой из разбитого окна на третьем этаже.

Перед домом остатки асфальта, кажется, единственного на полуострове. Я захожу в дом — хочу найти комнату с видом на море. Каково это — жить и наблюдать такую безмолвную красоту каждое утро, просто заваривая чай на кухне? Правда, говорят, жизнь здесь была суровая, нередко ветра вышибали стекла в квартирах. Сейчас внутри пусто. Даже обрывков газет, молчаливых свидетелей времени, практически нет. Ни игрушки, ни ржавого остова плиты.

Я выхожу на улицу, начинает накрапывать дождь. Очень кинематографично, голубое небо и яркое солнце этому пейзажу совсем не подходят.

Через полчаса дождь усиливается, капли барабанят по шлему, и мне изнутри кажется, что снаружи ливень. Нас обгоняет старенький УАЗ, «буханка». Кажется, ему здешние дороги очень даже по зубам. Навстречу едут два велосипедиста, их появление приводит нас в полнейший ступор. Ребята на великах улыбаются и машут, мы улыбаемся в ответ и мысленно желаем им счастливого и сухого пути.

Еще через полчаса мы поднимаемся на сопку Переметная, к мемориалу защитникам полуострова. Не думая о дожде, снимаем шлемы, подходим и молча стоим пару минут. Подножие памятника укрыто искусственными цветами, их неестественно насыщенные оттенки дисгармонируют с монотонным серо-болотным пейзажем. Шмаков поправляет ленту на венке, так, чтобы красная лента с золотой прописью «Защитникам отечества» легла поверх изумрудных пластиковых иголок.

Дождь усиливается. Мы, словно очнувшись от короткого сна, едем дальше. Сергей предупреждает, что впереди могут быть олени, ехать надо осторожно и смотреть в оба.

Не проходит и десяти минут, как мы замечаем коричневые точки на горизонте — группа из нескольких животных с ветвистыми рогами быстро скрывается за соседней сопкой. За ней же дорога превращается в систему луж, каждая размером с небольшой пруд, а обочины — в болота. Часть пути мы преодолеваем по воде, она заливает нас почти по колени. Некоторые лужи объезжаем по болотам, и страшнее этих моментов лично для меня ничего в этой экспедиции нет.

Когда квадроцикл сначала вязнет, а потом внезапно подпрыгивает и стремительно перелетает с одной колеи на другую, принимая при этом несовместимый с ездой наклон относительно земли, это очень и очень, скажем так, щекотливый момент.

Гришечкин и Троян застревают — мы останавливаемся и начинаем их толкать. Через три поворота проваливаемся в яму сами. Я слезаю с заднего сиденья, к Шмакову приходит на подмогу Лосев, вместе они вытаскивают нашу машину из грязи. Мы газуем, из-под колес летит коричневая жижа, забрызгивая нас, соседей и квадроцикл. Становится понятно, почему здесь на дорогах все, знакомые и незнакомые, обязательно приветствуют друг друга: без взаимовыручки никуда.

Подъезжаем к очередной луже и видим обогнавшую нас «буханку» — уазик практически лежит на боку в воде и кажется, только берег поддерживает его от окончательного утопления. Все слезают с квадроциклов и идут толкать. Сергей командует, Лосев, Шмаков, Троян, Гришечкин и Авдеев толкают. Падают в лужи, встают и продолжают толкать. Собранно, слаженно, понимая и чувствуя друг друга так, словно наше путешествие длится четвертый месяц, а не четвертый день. Мы для водителей уазика — спасение, ведь на этих дорогах можно часами ждать подмогу, особенно в такую погоду.

Я сажусь на мокрое и грязное сиденье квадроцикла и практически сразу чувствую ледяной холод. Кажется, у наших непромокаемых костюмов есть запас прочности, и сейчас он на исходе. «Я промок, — бормочет Шмаков. — Или замерз? Не понимаю».

Вспоминаю байки шеф-фотографа National Geographic Андрея Каменева про экспедицию Mamont Cup на Шантарские острова, которую тоже снарядил Mamont Foundation. «Я подготовленный, поэтому промок только через полтора часа езды на катере, — смеялся Каменев. — А остальные через полчаса». Вспоминаю Диму Бринзу, который тоже ссылался на Шантары: «Эх, да у вас курорт, солнце светит, не то что у нас на Шантарах было, когда мы несколько часов насквозь мокрые плыли на катере на острова». Нас обдает очередной поток грязи — из-под колес квадроцикла блогера Саши Кондрашова, он тоже был на Шантарах и, кажется, сейчас даже рад приключению. Ну что ж, вот и нас догнали эти «шантары», именно так мне теперь хочется называть происходящее.

Я засовываю руку под дождевик и понимаю, что куртка (тоже заявленная как непромокаемая) насквозь мокрая, хоть отжимай. Сухие у меня лишь голова, и то, потому что она в шлеме. И, слава богу, ноги.

Мы преодолеваем очередную сопку, и вдали показывается серая полоска воды. Океан! «Половину дороги проехали», — говорит Сергей. Как половину, если мы уже почти проехали Рыбачий насквозь? Впрочем, за прошедшие дни мы привыкли верить Сергею, едем дальше.

Дождь усиливается, а мы все едем и едем. В какой-то момент я впадаю в полутранс. Словно сливаюсь с квадроциклом, превращаюсь с ним в единый организм, который катится-катится по камням и болотам куда-то вниз, к океану. Время схлопывается, ехать можно вечно, я уже не чувствую ни сырости, ни усталости.

Через час мы несемся с хорошей скоростью по берегу океана, широкому, просторному, размашистому. Квадроциклы ныряют в ямы и подпрыгивают на горках, мне начинается казаться, что мы — косатки, а сопки — морские волны. Вдали виднеется красно-белый полосатый маяк, еще одна картинка из кинофильма. Мы оставляем маяк слева и подъезжаем к нарядному ярко-синему дому на краю мыса. Это что, здесь у нас обед?

Когда Сергей объявляет, что мы приехали, даже не можем поверить своим ушам. Мы могли бы еще ехать и ехать, несмотря на дождь, холод и сырость. 6,5 часов в дороге — рекорд, которого даже Сергей от нас не ожидал.

Мы обогнали обоз — джипы — часа на два.

В машинах еда и теплая одежда. Мы заходим в дом, раздеваемся и пока заматываемся в одеяла. В доме от души натоплено, обычно так сухо и до треска в ноздрях жарко в домах, из которых выныриваешь в сугробы. Впрочем, зимой здесь все именно так и выглядит. Мы в бывшем помещении метеостанции, сейчас здесь приют для путников, мини-гостиница, где летом останавливаются любители порыбачить. Один такой приносит нам две здоровые консервные банки: с фасолью и с овощами. Едой здесь тоже принято делиться.

Только согревшись, понимаем, как мы проголодались. Бредем на кухню. Это три квадратных метра, нашпигованных шкафчиками с посудой. Находим три чайные ложки чая (их хватает, чтобы напоить шесть человек) и ворох специй. Вскоре по дому разносится пряный аромат, на который стекаются все замерзшие. Гришечкин находит упаковку сухого бульона, добавляет туда перец, проводит еще какие-то алхимические манипуляции и лучшее, что можно выпить после такой дороги, готово.

Приезжают джипы с продуктами. Мы идем в баню, а наши шефы вчетвером забиваются на кухню. Чья очередь готовить сегодня — непонятно, кажется, все индивидуальности слились в одну большую команду. Нас сближает и небольшой обеденный стол, покрытый разноцветной клеенкой, за которым мы едва помещаемся, даже сидя в креслах по трое.

Первой на столе появляется закуска, презентует ее Троян, а потому все благодарности дюжины голодных ртов достаются ему, хотя он всего лишь открыл шпроты и нарезал сало. Каменев разливает водку — вечер пущен. Выхожу подышать на улицу — около бани на мангале стоит казан. Олег Гегельский подкладывает в костер сухие дрова.

Рядом Дима Бринза ставит палатки: в них будут жить он, Валя, Даша, Олег. «Хочешь?» — спрашивает он таким будничным тоном, будто предлагает мне кусочек шоколадки. «Хочу», — слышу я свой голос со стороны. Ночевать в палатке на берегу Северного Ледовитого океана в такую погоду страшно, но спать в душном и жарком доме, несмотря на все дневные испытания, не хочется.

На кухне шоу. Четыре шефа на трех квадратных метрах, а еще мы: каждый проходящий мимо считает долгом зайти, поснимать, попробовать. В какой-то момент на кухне нас уже семеро. Мы мешаем интеллигентному Гришечкину, но его протестов никто не слышит, только командный голос Шмакова заставляет нас покинуть кухню. Еда снова кончилась, а горячее от наших шефов в тарелки совершенно не спешит.

Мы выпиваем за здоровье Артема Лосева, сегодня он именинник. Самого Лосева нет, он пошел проверять оленя на улицу, именно он в том казане на огне. Оказывается, что и готовить сегодня — его очередь. Затем он уходит в баню, и вахту подхватывают Шмаков, Троян и Гришечкин. Каждый добавляет оленю а-ля биф бургиньон (то есть томленому в красном вине) свой штрих, так что чье блюдо мы будем есть на ужин — непонятно. «А если олень не получится, скажем, что Олег готовил», — смеется Шмаков.

Все вспоминают шпроты Трояна, они уже стали легендарными, особенно для тех, кому их не досталось. На часах полночь. Наконец горячее готово. Мы зачерпываем его половниками из кастрюли, кладем на старенькие тарелки в цветочек, какие найдутся на каждой даче. На гарнир — картофель с грибами и салат с помидорами и фенхелем. «Отличный олень, что вы его столько томили и нас заодно», — говорит Каменев, накладывая себе вторую порцию. «Все же жестковат», — сетует Лосев. Профессиональную позицию не смыть дождем, не приглушить усталостью. Пробую — мясо сочное, в меру мягкое, в меру упругое и волокнистое, вкусно!

Вскоре мы расходимся. Я тепло одеваюсь и иду в палатку. Спальный мешок такой, что в него можно было бы завернуться всей нашей небольшой редакцией, — роскошь! Вскоре ко мне присоединяется Аня Масловская, она тоже решила, что спать на свежем воздухе лучше, чем в комнате на пятерых человек в доме.

Ставлю будильник на четыре утра, чтобы посмотреть, как солнце поднимается над Арктикой, и засыпаю.