Солевые ощущения

Мы спускаемся три долгие минуты. Вокруг чугунные тюбинги, обросшие солью, мы светим на них выданными фона­риками. Слегка закладывает уши от перепада давления. Наконец грузо-людская клеть останавливается в самом низу вспомогательного ствола. Перед нами длинный тоннель, уходящий в темноту. Мы идем по соли, она шелестит под ногами. Я подбираю небольшой камень, пробую его языком: соленый, но не резкий, мягкий вкус. Над нами своды из соли — гигантского серого камня — с процарапанными комбайном бороздами. Если посветить на своды фонариком, кое-где можно увидеть большие полупрозрачные кристаллы. В воздухе, если так можно сказать, пахнет солью: соляная пыль бодрит ноздри и легкие, которые чувствуют крепость и свежесть.

Сложно точно сказать, где мы находимся. Вроде бы это Иркутская область, поселок Тыреть (ударение на второй слог), триста километров к северо-западу от Иркутска. Но — какая же это Тыреть? Это дно древнего океана, а совсем не Иркутская область. Океана, который был здесь, когда не было ни Евразии, ни Америки, ни всего остального, что кажется нам привычным сейчас, когда география людей интересует прежде всего политическая. Сотни миллионов лет нельзя представить человеческим мозгом, невозможно вместить в слишком короткое человеческое время. Цифры — только упрощающая абстракция. Но здесь, в солеруднике (ударение на третий слог) время чувствуешь физически: пятьсот семьдесят миллионов лет — это пятьсот восемьдесят постепенно накопленных метров тяжести над головой.

Тихо, слышны только наши шаги. Направо отходит штрек: узкая, длинная соляная темнота, освещаемая нашими фонариками. Потом еще один. Я захожу в него, задерживаюсь на минуту; остальные ушли дальше, и я ощущаю, как практически мгновенно, а главное, совершенно незаметно, тьма возвращается на свое место: все вокруг состоит из нее. Догоняю ушедших. Еще один штрек. Начальник горного цеха Олег Викторович Ващенко уверенно ведет нас вперед, а я понимаю, что заблудился бы здесь через минуту, несмотря на то что видел наверху план разработок: одна ровная геометрия. «Если воздух свежий дует навстречу — значит правильно идешь, — учит Олег Викторович. — Если в спину — неправильно. Если движение воздуха маленькое, зажги спичку, увидишь. Есть и второй вариант: на уменьшение пикетов. Вы вот не обращаете внимания, а на бортах написано красным: пикет один, пикет два и так далее. Надо идти на уменьшение пикетов, к нулевому — либо на перекресток придешь, либо к людям. Но вам это все не нужно знать. Вы сегодня здесь, а завтра — где-нибудь в Самаре». Я вспоминаю, что действительно видел красные цифры на соляных стенах, и решаю все-таки эту информацию на всякий случай запомнить. Слышится глухой гул, как будто где-то рядом сквозь породу прорывается подземный ­реактивный самолет. Гул перерастает в рокот — и мы попадаем на перекресток одновременно с вынырнувшей из другого штрека приземистой угловатой машиной. «Машина «крот» для перевозки людей», — поясняет Олег Викторович. «Крот» уезжает.

Мы идем смотреть полностью выработанную очистную камеру — так называется пространство, которое комбайны прогрызают в соли. (Между очистными камерами — межкамерный целик (ударение на второй слог), несколько метров породы, которую оставляют для устойчивости кровли.) Выработанное пространство напоминает ангар для огромных грузовиков: двести метров полной темноты в длину, шестнадцать в высоту, двенадцать с половиной в ширину. Доходим до конца, светим фонариками в тупик: стена вся в кругах, оставленных фрезой комбайна, и видно, как он обстоятельно проходил ряд за рядом по горизонтали, уровень за уровнем по вертикали. Похоже на храм древних подземных жителей, которые никогда не видели солнца, но страстно в него верили. «Семьдесят тысяч тонн выбрали из этой камеры», — говорит Олег Викторович.

Соль — единственный съедобный минерал. Не пища, но то, без чего не может существовать человеческий организм. Хлор нужен для того, чтобы в желудке вырабатывалась соляная кислота, расщепляющая сложную пищевую органику. Натрий — для передачи нервных импульсов. Кроме того — осмос: процесс, когда через мембрану с избирательной проницаемостью вода, в которой растворено другое вещество, движется туда, где концентрация этого вещества больше. Стенки эритроцитов — как раз та самая мембрана. Если внутри эритроцита концентрация хлорида натрия будет больше, чем в межклеточной жидкости, вода будет проникать внутрь, пока эритроцит не лопнет. В противоположной ситуации вода устремится из эритроцита, и он сморщится. Все дело в непрерывном поддержании нормального осмотического давления внутри клеток — пока существует баланс, внутри человека продолжается жизнь. И здесь, в этой камере, где антоним цивилизации — не варварство, а отсутствие органики, где сталкиваешься с полным отсутствием жизни, можно почувствовать себя совокупностью химических и физических процессов. Можно представить, каким долгим путем неорганическая материя пробуждалась к жизни.

Мы возвращаемся в освещенный коридор — и через несколько сотен метров и несколько поворотов доходим до совсем светлого места: несколько человек склонились над отверстием, уходящим вниз. Один из них — Григорий Николаевич Безводный, главный геолог рудника. Он похож на гения места, хранителя подземных сокровищ: его рабочая куртка вся в соляной пыли,

а седая его борода как будто из соли. «Вот бурят спускную скважину, а я должен провести опережающую разведку», — говорит Григорий Николаевич и сразу, без перехода, начинает рассказывать историю тыретской соли. Это нижний кемб­рий, тогда еще практически не было никакой жизни, поэтому в соли нет никаких органических остатков. Тут была мелководная лагуна, океан то отступал, то возвращался, вода испарялась, соль осаждалась — и так миллионы лет. Месторождение открыли случайно — в 1956 году в Иркутской области бурили скважины в поисках нефти и газа, а подняли керны каменной соли. На обычном тетрадном листке отправили служебную записку в Министерство пищевой промышленности: найдена соль очень хорошего качества, практически чистый хлорид натрия. Для оценки запасов пробурили еще десяток скважин — обнаружили, что соли здесь примерно полтора миллиарда тонн и что лежит она десятью пластами на разных глубинах. Разрабатывать решили пятый, самый мощный, в шестнадцать метров толщиной, — а добывать постановили шахтным способом. Сначала несколько лет прорывались в земную глубину двумя стволами — вспомогательным и главным, а потом начали резать породу комбайнами, прокладывая штреки. Комбайны — как и другую технику — сначала разобрали на поверхности, спустили по частям вниз — и там уже собрали обратно. ­Соб­ственно добыча соли началась официально в 2000 году, но рудник до сих пор считается опытно-промышленным: никогда до этого в России не добывали комбайнами соль на такой глубине, неиз­вестно, как она будет себя вести, поэтому в Тырети пробуют разные технологии. Сначала камеры были длиной 850 метров, потом, на втором участке, длину сократили вчетверо: так оказалось экономически целесообразнее. Сейчас в работе третий участок, а всего прорыто больше тридцати пяти километров подземных нор.

Шахты — один из четырех способов добычи соли. В Усолье-Сибирском, в ста пятидесяти километрах от Тырети, ближе к Иркутску, ее, например, добывают методом выщелачивания. К пластам, которые залегают ниже тыретских, пробурена скважина, в которую вставлены две трубы, одна в другой. По внутренней вниз закачивают под высоким давлением ангарскую воду, а обратно по межтрубному пространству на поверхность поднимается рассол. В нем с помощью химической очистки осаждают примеси, после чего выпаривают — так получается соль экст­ра, хлорид натрия на девяносто девять и девять десятых процента. На соляных озерах собирают самосадочную соль, которая кристаллизуется, ­когда под солнцем выпаривается насыщенный раствор, рапа. Крупнейшее по объемам добычи месторождение в России — как раз озерное, на Баскунчаке в Астраханской области. Четвертый способ — вакуумная выварка соляных растворов, морской воды например.

А как добывают соль здесь, мы видим, когда наконец доходим до камеры, где происходит выемка соли. В ней стоит белый от соли комбайн «Урал-20», похожий на циклопическую медведку. Он стоит в нише, которую сам и вырубил, и ждет, когда к ней подъедет самоходный вагон, приземистая четырехколесная машина, которая возвращается после разгрузки. «Сейчас будет производиться добыча полезного ископаемого», — объявляет Олег Викторович. И мы смотрим, как производится добыча (ударение на первый слог) полезного ископаемого.

Комбайн вгрызается своими фрезами в породу, медленно передвигается вперед, пропускает через себя освобожденную соль — пять тонн в минуту — и передает ее вагону. Вагон едет к ближайшему солеспуску, отверстию в породе, которое ведет на десять метров вниз, где непрерывно движется ленточный конвейер. Конвейер мы тоже видим, когда спускаемся на нижний уровень по похожему узкому отверстию, снабженному лестницей, оно называется «ходовой восстающий» (с ударениями ничего сложного). Бесконечная лента несет белую уже соль в бункер-накопитель вместимостью шестьсот тонн. Из него она насыпается в скипы (ударение на второй слог), внушительные металлические сосуды. Один ждет здесь, внизу, второй наверху, для противовеса. Дозировщик заполняет скип пятнадцатью соляными тоннами и отправляет с шахтного горизонта в человеческий мир со скоростью восемь метров в секунду. Где-то на полпути — на полпути из геологического прошлого в потребительское общество — скип встречается со своим близнецом.

Дальнейшее — превращение соли в товар. Сначала ее многоступенчато измельчают. Потом пускают по грохотам (ударение на третий слог) — грохочение (ударение на третий слог) отделяет крупные куски от мелких. Затем сушат и обеспыливают: снижение остаточной влажности до минимальной и отсеивание совсем мелких фракций нужно, чтобы соль не слеживалась. Обычная практика — добавление антислеживающих агентов вроде ферроцианида калия, но в Тырети предпочитают механику. Далее часть соли обрабатывают йодатом калия — из всех пищевых продуктов йодируют именно соль, потому что человек потребляет ее немного, но регулярно, соответственно, постоянно получает и йод. Соль высшего качества, которую делают тут под маркой «100 морей», дополнительно пропускают через фотосепаратор: он по цвету отделяет оставшиеся доломитовые крошки. Соль самого крупного помола упаковывают в большие пакеты и называют «Посольской» — не по дипломатическим причинам, а от «посола»: основные потребители — рыбаки.

Впрочем, основная продукция рудника — соль непищевая. То есть ее очень даже можно употреблять в пищу, но помол ее более грубый, очищают ее не так тщательно, а продают — железнодорожными составами, дорожникам и химическим предприятиям. Когда-то соль трудно добывалась ручным трудом и долго перевозилась, поэтому была одним из стратегических товаров; сейчас ее добыча исчисляется миллионами тонн, и стоит она столько, что никакие соляные бунты никому не страшны.

Потому что в мире много, очень много соли.